Рассказчица - [31]

– Ну вообще, что-то вроде. Я имею в виду, эти нацисты… они ведь не прячутся, а живут своей жизнью.

Несколько мгновений уходит у меня на то, чтобы сообразить: она не поняла меня. В то же время я думаю о Джозефе Вебере, который, по словам Сейдж Зингер, действительно преспокойно жил своей жизнью, оставив прошлое в прошлом.

Подходит официант с бутылкой вина и наливает его мне в бокал на пробу. Я прокатываю глоток жидкости по рту и одобрительно киваю. В тот момент, честно говоря, я бы поставил пять баллов и самогону, лишь бы в нем содержалось достаточно алкоголя.

– Надеюсь, мы не будем говорить об истории весь вечер, – весело бросает Ирен. – Потому что у меня с этим плохо. Какая разница, что Колумб открыл Америку, а не Вестхэмптон…

– Вест-Индию, – ворчу я.

– Все равно. Аборигены, наверное, были не такие злобные.

Я наполняю свой бокал, думая, доживу ли до десерта.

То ли моя мать обладает шестым чувством, то ли она вживила в меня микрочип при рождении и это позволяет ей всегда знать, когда я прихожу и ухожу. Это единственное, чем я могу объяснить тот факт, что она всегда безошибочно звонит ровно в тот момент, как я открываю дверь своей квартиры.

– Привет, мам, – говорю я, даже не взглянув на имя звонящего, и включаю громкую связь.

– Лео, ты что, умер бы, если бы отнесся к этой бедной девочке по-человечески?

– Эта бедная девочка вполне способна сама о себе позаботиться. И ей точно не нужен такой человек, как я.

– Ты не можешь понять, подходите ли вы друг другу, после одного неудачного обеда, – говорит мать.

– Мам, она думает, бухта Свиней[15] – это кусок мяса для барбекю.

– Не все имели такие возможности получить образование, как ты, Лео.

– Это проходят в одиннадцатом классе! – возражаю я. – К тому же я был очень мил с ней.

В трубке повисает пауза.

– Правда. Значит, ты был мил, когда ответил на телефонный звонок и заявил ей, что это с работы и тебе нужно идти, так как задержали Джона Диллинджера.

– В свою защиту могу сказать, что к тому моменту обед продолжался уже два часа, а наши тарелки с закусками еще не убрали.

– Если ты юрист, не думай, что можешь заморочить мне голову. Я твоя мать, Лео, и могу читать твои мысли маткой.

– Ладно. Во-первых, это жутко. И во-вторых, может быть, вы с Люси позволите мне отныне самому выбирать, с кем мне ходить на свидания.

– Мы с твоей сестрой хотим, чтобы ты был счастлив. Это что, преступление? – возражает она. – Плюс, если мы станем ждать, пока ты сам найдешь, с кем пойти на свидание, приглашение на свадьбу я получу у Сынов Авраамовых.

Это кладбище, на котором уже покоится мой отец.

– Отлично, – говорю я, – только не забудь оставить адрес. – Я нажимаю на клавишу «решетка» и вру: – Мне звонят.

– В такое время?

– Это эскорт-сервис, – отшучиваюсь я. – Не хочу, чтобы Персики ждали…

– Лео, ты меня в могилу сведешь, – вздыхает мать.

– Кладбище Сынов Авраамовых. Понял, – отвечаю я. – Люблю тебя, ма.

– Я полюбила тебя первой. И что мне теперь сказать своему мастеру педикюра об Ирен?

– Если она и дальше будет носить туфли на шпильках, у нее вырастут шишки на больших пальцах. – Я вешаю трубку.

Мой дом – картинка из журнала для мужчин. Столешницы черного гранита, диваны обиты серой фланелью. Мебели мало, и она очень современная. На кухне голубоватая подсветка шкафов, отчего это помещение выглядит как диспетчерская по управлению полетами в НАСА. Тут хорошо чувствовал бы себя холостяк из НФЛ или корпоративный юрист. Такой вид придала моему жилищу Люси, дизайнер по интерьерам. Она сделала это, чтобы вытащить меня из ямы после развода, а потому я не могу сказать ей, что, по мне, так квартира стала выглядеть слишком стерильной. Будто я какой-то микроорганизм в чашке Петри, а не мужик, который испытывает неловкость, когда кладет ноги на черный лакированный кофейный столик.

Я стягиваю с себя галстук и расстегиваю рубашку, потом аккуратно вешаю костюм в шкаф. Откровение номер один о жизни в разводе: никто за тебя не отнесет твои вещи в химчистку. А значит, если ты бросишь их комом на пол у кровати, а работаешь каждый день до десяти вечера, дело швах.

В одних трусах и майке я включаю стереосистему – вечер вполне эллингтоновский – и достаю ноутбук.

Наверное, жизнь моя была бы более яркой, если бы я остался в Бостоне и работал в сфере корпоративного права (кто знает, может, этот декор как раз подошел бы мне). Я бы сейчас сплетничал с клиентами, вместо того чтобы читать отчет Джиневры об одном из наших подозреваемых. Бог знает, насколько больше денег я отслюнявил бы к пенсии. Может, у меня даже была бы девушка по имени Персик – лежала бы, свернувшись калачиком в уголке дивана. Но что бы ни думала моя мать, я счастлив. Не могу представить, какое другое занятие доставило бы мне больше удовольствия.

Я попал на стажировку в отдел ПЧСР, когда он еще назывался ОСР – отдел специальных расследований. Мой дед, ветеран Второй мировой, всю жизнь потчевал меня историями о сражениях; в детстве моим главным сокровищем была подаренная дедом немецкая стальная каска «М35 Heer» с темным пятном внутри, которое, дед клялся, было от вылетевших мозгов. Мать, испытывая отвращение к этой штуковине, однажды ночью, пока я спал, забрала ее из моей комнаты и по сей день не раскололась, что с ней сделала. В колледже, надеясь улучшить свое резюме для поступления в Школу права, я пошел работать в ОСР – рассчитывал получить опыт в юриспруденции, который мог бы вписать в анкету. Вместо этого я приобрел страсть. Там работали увлеченные люди, которые верили в важность своего дела, что бы ни говорил Патрик Бьюкенен