Рассказ старой няньки - [7]

— Быстро захлопни заднюю дверь на кухню и хорошенько запри, — сказала она Агнессе.

Больше Дороти не произнесла ни слова — дала мне изюму и миндаля, чтобы утешить мисс Розамонд, но малышка даже не притронулась к угощению, а все рыдала по маленькой девочке, которая осталась там, в снегу. Я была счастлива, когда от слез ее сморил сон. Я тихонько вернулась на кухню и сказала Дороти о том, что решила сделать. Я отвезу мою дорогую леди в мой отчий дом в Эпплтуэйте, где мы жили хоть и скромно, но в тиши и спокойствии. Я сказала, что и так сполна напугана игрой старого лорда на органе, а теперь еще этот маленький стенающий ребенок, в таких нарядах, каких не может быть ни у одного ребенка в нашей округе. И это дитя бьется и барабанит в стекла, чтобы войти, но при этом не слышно ни голоса, ни стука, а на правом плече его темнеет рана. Теперь, говорила я, когда я увидела все собственными глазами и Розамонд узнала призрак, чуть не навлекший на нее смерть (в чем Дороти могла убедиться), я больше этого не вынесу.

Я видела, как Дороти раз или два менялась в лице. Когда я умолкла, она сказала, что я едва ли смогу взять с собой мисс Розамонд, поскольку она находится на попечении у милорда, а у меня нет на нее прав; потом она спросила, брошу ли я столь любимое мною дитя из-за каких-то там звуков и видений, которые не причиняют мне никакого вреда и к которым все здесь давным-давно привыкли? Меня всю колотило, и я заявила сгоряча, что ей-то хорошо рассуждать, коль скоро она знает причину всех этих видений и шумов и даже имела, возможно, какое-то отношение к ребенку-призраку, когда тот был жив. И ее это так задело, что она наконец рассказала мне все, что знала, и после я ой как пожалела, что это услышала, поскольку мне стало еще страшнее, чем раньше.

Она сказала, что слышала эту историю — может, правдивую, а может, и нет — от стариков-соседей, которые были еще живы, когда она в первый раз вышла замуж и когда люди еще порой захаживали в господский дом, пока он не приобрел в округе дурную славу.

Старый лорд был отцом мисс Фернивалл, или мисс Грейс, как звала ее Дороти, потому что мисс Мод была старше и по праву звалась мисс Фернивалл. Старого лорда просто распирало от гордыни. Такого гордеца белый свет еще не видывал, и дочери пошли в него. Никто не годился им в женихи, хотя выбор у них был предостаточный, потому как в свое время они были необыкновенными красавицами, в чем я сама убедилась по их портретам, висевшим в парадной гостиной. Но как гласит старая пословица: «Не закидывай головы: спотыкнешься, — обе эти надменные красавицы влюбились в одного человека, а он был всего-то навсего иностранным музыкантом, которого их отец взял из Лондона, чтобы исполнять вместе с ним музыку в барском доме. Потому как на следующем месте после гордыни у лорда стояла музыка. Он мог играть чуть ли не на каждом инструменте, о котором только слышал, и странно, что музыка не делала его мягче — он оставался свирепым и мрачным стариком и, как говорили, разбил своей жестокостью сердце своей бедной жены. По музыке он просто сходил с ума и готов был платить за нее любые деньги. Вот он и привез этого чужестранца, который играл так прекрасно, что, говорят, даже птицы на деревьях смолкали, чтобы его послушать, И постепенно этот иностранный джентльмен настолько охмурил старого лорда, что тому ничего не было нужно, только чтобы его музыкант приезжал сюда каждый год; он-то и привез большой орган из Голландии и установил его в зале, где тот и стоит сейчас.

Он научил старого лорда играть на нем, но много, много раз, когда лорд только и думал что о чудесном органе и расчудесной музыке, этот загадочный иностранец разгуливал по лесам с одной из юных леди — сегодня с мисс Мод, завтра с мисс Грейс.

Мисс Мод взяла верх и выиграла приз — уж такой, какой был! Они поженились втайне от всех, и, до того как он нанес свой очередной ежегодный визит, она разрешилась девочкой на ферме в вересковых пустошах; между тем ее отец и мисс Грейс думали, что она уехала в Донкастер на скачки. Но, хотя мисс Мод стала женой и матерью, она ни на каплю не смягчилась — осталась такой же надменной и резкой, как и прежде, может, даже более того, потому что она ревновала к мисс Грейс, за которой ее иностранный муж ухаживал, чтобы, как он объяснял жене, запутать след. Но мисс Грейс одержала победу над мисс Мод, и мисс Мод становилась все лютее и лютее с обоими, и с мужем, и с сестрой; и первый, которому было куда как просто избавиться от всего, что ему не по нраву, скрывшись в чужих странах, уехал в то лето на месяц раньше обычного и чуть ли не пригрозил, что больше никогда не вернется.

Тем временем девочка оставалась на ферме, и ее мать обычно седлала лошадь и пускалась бешеным галопом по холмам, чтобы по меньшей мере раз в неделю увидеть свое дитя — потому что когда она любила, так любила, а когда ненавидела, так ненавидела. А старый лорд все играл и играл на своем органе, и слугам казалось, что нежная музыка смягчила его ужасный нрав, о котором, по словам Дороти, рассказывали ужасные истории. К тому же он дряхлел и ходил с костылем, сын же его — отец теперешнего лорда Фернивалла — был с армией в Америке, а другой — в море; так что мисс Мод вела себя, в общем, как ей хотелось, и с каждым днем она и мисс Грейс становились все холодней и нетерпимей друг к другу и под конец чуть ли не перестали разговаривать между собой, разве что лишь когда старый лорд был рядом. Иностранный музыкант снова приехал на следующее лето, но это было в последний раз, поскольку они устроили ему такую жизнь своей ревностью и страстями, что он устал от них и уехал, и больше о нем не было ни слуху ни духу. И мисс Мод, которая все хотела законно оформить свой брак, когда умрет ее отец, осталась теперь как брошенная жена — о замужестве которой никто не знал — с ребенком, которого она не осмеливалась назвать своим, хотя любила его без памяти, да еще вынужденная жить с отцом, которого боялась, и с сестрой, которую ненавидела.