Рассказ с похмелья - [8]

Между тем автобус выехал из бетонных каньонов микрорайона на узкое шоссе, разделявшее старую и новую части города. Шоссе было перегружено, к светофорам приближались в шесть-семь приемов, движение замедлилось и пассажиры стали нервничать.

Женщина в изломанной страдальческой позе среди лужи стояла перед внутренним взором Евгения, и он не мог отвязаться от этого видения. Хотелось запоздало заглянуть в лицо женщины и узнать по выражению глаз, отчего она так мучилась. Ведь нужно найти объяснение факту, который, при всей своей случайности, не мог же произойти где-то за пределами поля зрения Евгения. Что-то было еще во всей той картине на остановке зловещее, притягивающее своей полной необъяснимостью. Но что?

— Воздержитесь от вопросов, ваше сиятельство, если болит голова!

По-левитановски поставленный сочный голос пророкотал из динамиков трансляции. Евгений привстал на цыпочки и поверх голов попытался разглядеть обладателя этого необычного голоса: ему показалось, что за рулем «икаруса» сидел кто-то в оранжевом жилете. Но нельзя сказать наверняка, было далековато, к тому же нехватало света.

— На этом свете еще дел хватает! — тот же голос, сопровождаемый легкой вибрацией отзванивающих оконных стекол, как бы гордящийся своей силой и красотою тембра — даже виртуозно и с некоторой спесью проработал это свое «…а-а-ет!» — понесся из динамиков. — На кой хрен я туда попрусь, вы же видите, какая интенсивность движения.

Шофер отвечает кому-то на его просьбу ехать быстрее, догадался Евгений. Микрофон же у него не выключен. Однако шоферов с таким голосом не бывает, ему только в опере петь. И лучше бы он использовал этот микрофон по назначению, остановки объявлял. Никто не знает, по какому маршруту идем, по «тройке» или по «единице». Если передняя часть автобуса до места сочленения пойдет по «единице», а задняя, где стоит Евгений, по «тройке», то ему того и надо. А если наоборот?

После некоторого молчания и общей тишины в автобусе голос из динамиков у следующего светофора опять потряс салон:

— Спешу разуверить вас в подобных упованиях. Неугасшие надежды разъедают душу вернее тлетворного яда!

И не все еще русские сантехники выдохли, как травленые тараканы, жив еще русский сантехник! Некстати, как продолжение фразы из динамиков, вспомнилась вчерашняя Жекина тирада. Она где-то в подкорке хранилась, а тут вырвалась.

Был ли потусторонний голос? Публика в автобусе разделилась: одни недовольно морщились, другие посмеивались и переглядывались с интересом. Значит, голос звучал въявь. Скорее всего, шофер в минуты заминок у светофора не только огрызался на замечания пассажиров, но и читал какую-то книжку про графьев и повторял вслух полюбившиеся строки.

Слишком медленно едем. Может, перебраться в переднюю часть автобуса, она может неожиданно… Или сойти здесь и добраться пешком, тут всего две остановки?

Дверь неожиданно пшикнула и растворилась, обладатель же замечательного голоса, будто предупреждая пожелание Евгения, довольно пророкотал:

— Вольному воля!

Евгений торопливо, боком спрыгнул со ступенек автобуса на землю вслед за несколькими другими пассажирами и испытал странное облегчение, как бы вывалившись из ловушки непонятного устройства. Но и на улице тревогой веяло от автомашин, от домов, проходящих мимо людей, от давящего низкого неба, сочащегося холодным оловом. Зачем это все? Евгений в смятении огляделся по сторонам в надежде отыскать хоть что-то, что могло привязать его к месту, где он почувствовал бы себя в безопасности, — хоть к какому-то ориентиру, к светоносной точке пространства. Но ничего не находилось.

К больнице нужно было вниз и вниз…

…Мимо церкви и старого неухоженного кладбища. Сквозь отверзтые проломы чугунной ограды видны были покосившиеся кресты и пирамидки, в сумраке зарослей топорщилась сухая полынная ость, на одном из полусгладившихся могильных бугорков из-под белой кучки наломанной яичной скорлупы, на расчищенной сверху бугорка лысине — Евгений даже остановился от неожиданности и вгляделся вновь, не решаясь поверить в это, — выбилась куртинка зеленой молодой травы. Евгения неудержимо потянуло к этой траве, под которой и успокоилось бы его волнующееся сердце. Это место в сумраке погоста казалось ему единственным местом в мире, куда он хотел бы спрятаться. И он еще долго бы стоял у пролома ограды, замерев, если бы его взгляд не перебрел с крестов и пирамидок на серый щербатый и влажный тротуар, на котором обнаружились непонятные светло-ржавые пятна. Кровь!

Осторожно ступая рядом с пятнами, Евгений шел и ждал, когда кровавая дорожка свернет в сторону, однако она вместе с ним приближалась к подъезду больницы — прямо к входной двери. Евгений смутился, стал у входа, сжав зубы и кулаки, и подумал — не вернуться ли… И все-таки вошел, преодолевая отвращение и страх.

Кровью были забрызганы панель у стойки регистратуры, прилавок раздевалки, а на кафельном полу натекла лужа, в которую уже кто-то успел нечаянно вступить. По коридору бежала с ведром и тряпкой уборщица замывать следы, направо от входа в одном из кабинетов кричали: «Йоду больше!», суетились и бегали люди. В кабинет заглядывали любопытствующие, там, видно, оказывали первую помощь, но тот, кому ее оказывали, не издавал ни звука, и нельзя было понять — женщина это была, или мужчина, старый человек или молодой, опасная у него рана или нет.