Рассказ о раненом ангеле - [6]

Теперь одна из них — самая дорогая и близкая для меня — неожиданно стала былью!

V

— Господин редактор тоже был на войне?

— Да.

— И он, как я понял, был партизаном?

— Да.

— И он тоже участвовал в том бою?

Я кивнул.

— Это невероятно! Никто не поверит!

— Да, недаром говорят, что мир тесен.

Мы стояли, улыбались, вглядывались друг в друга, словно два однополчанина, не видевшиеся с далеких военных лет. Я даже думаю, что если бы кто–то из нас решился на это и первым распростер бы объятия, то другой, вероятно, не стал бы уклоняться. Но что–то все же удерживало нас…

Потом я много думал — что же? Наверное, не остатки прошлой вражды. Меж нами, уцелевшими на войне и не один раз снова пережившими ее в воспоминаниях, многое повидавшими в жизни и многое осознавшими, навряд ли оставалось место даже для неприязни. По крайней мере, я так считал в ту минуту.

Но жива была другая память — память о погибших. Они–то ведь остались такими, какими были тридцать лет назад — молодыми, самоотверженными, с ненавистью к врагу, с искренней верой в правоту войны и смерти. Эту память не переступить…

Наверное, она–то и удержала нас от объятий.

— Вы не поверите, я был на войне три года, имею ранение от партизанской пули…

— Представьте себе, я тоже был ранен.

— И сегодня впервые так близко вижу живого партизана.

— Да, тогда мы предпочитали видеть один другого не ближе чем на расстоянии выстрела.

— Мы ведь могли тогда убить друг друга?!

— Полагаю, даже очень просто…

— Вы знаете, ведь мы называли партизан белыми ангелами…

— Белыми ангелами? Почему?

— Конечно, в насмешку. Солдаты любили меткую шутку. Вы ведь приходили в белых костюмах, и всегда после полуночи.

— Любопытно. Впервые слышу… Мне кажется, тогда вы охотнее называли нас… по–другому.

Я не решился произнести слово «бандит», ибо в нашем дружелюбном разговоре это прозвучало бы запоздалым и совсем неуместным упреком моему собеседнику, хотя при этом мне обидно вспомнилось, что некоторые финские военные историки в своих трудах до сих пор стремятся представлять партизан в подобном роде и даже не стесняются употреблять это слово.

Он и сам все понимал.

— Конечно, конечно… На войне было всякое… Война — это ужасно… Но согласитесь: белые ангелы — это неплохо придумано!

Да, неплохо. Но почему–то меня это задевало все больнее и больнее.

— Как же вы решались на такой грех — стрелять в ангелов? — спросил я не без иронии.

— Что было делать? — Он охотно и располагающе улыбнулся. — Ангелы–то приходили за вашими душами.

— Но ангелы лишь отвоевывали свои гнезда…

— Да, конечно… Их можно понять.

Мы продолжали стоять, смотреть друг на друга, улыбаться, но оба, наверное, чувствовали, что главное в этой негаданной встрече у нас позади — надо было или углубляться в рассуждения о войне, которые могут если не разъединить, то охладить нас, или расставаться. Вести шутливый разговор, на который мы вдруг перешли, после всего, сегодня мной пережитого, не хотелось.

Я огляделся. Мальчики на картине Симберга были свидетелями нашей беседы, во всяком случае — второй, он и задержал процессию, чтобы послушать разговор до конца, он явно добрый и простодушный паренек, и опять мне подумалось, что моя версия картины, конечно же, неверна, я зря подозревал этих маленьких тружеников — они обычные, хотя и очень разные мальчики, и они, конечно же, спасают раненого ангела, а не похищают его.

— Скажите, — обратился я к финну, — что, по–вашему, изображено на этом полотне?

— Прошу прощения, но я ничего не смыслю в этом. Я могу пригласить сведущего человека.

— Нет–нет… Мне хочется знать, как вы понимаете эту картину?

— Что сказать… Парни куда–то тащат раненого ангела.

— Куда, как вы думаете?

— Дайте сообразить… Может быть, в лазарет? Если и ангелов лечат в лазаретах? — И финн кинул на меня лукавый взгляд.

— Спасибо. Вы хорошо ответили. Я полностью согласен с вами. Благодарю вас за беседу! Это была очень важная для меня встреча!

— Господам больше не нужна картина?

Мы обменялись крепкими рукопожатиями, он бережно поднял картину, потом обернулся, увидел, что мы с Олегом стоим на месте и смотрим на него, приблизился к нам и с улыбкой сказал:

— Все–таки хорошо, что мы тогда не убили друг друга!

1979 г.