Рассказ о потерянном фотоальбоме - [16]

Они устраивали засады, железнодорожные крушения, перекрывали пути отхода, взрывали перед бегущим противником мосты, заставляя его бросать технику, и в то же время спешно наводили переправы для наших передовых частей. Они вынудили германские армии отступать только по дорогам, на виду у висящей в небе нашей авиации. Жестокий урон понесла в этой войне, но не дрогнула мужественная Белоруссия, бесстрашно и умело противостояли врагу партизаны и подпольщики. И теперь во взаимодействии с регулярными частями били бегущего ненавистного врага народные мстители.

Они научились воевать, и многие из них тут же влились в ряды армии. А перед этим в разбитом, истерзанном, но уже свободном Минске состоялся парад партизан, вышедших из лесов и болот, не склонивших головы перед лютым врагом, отважных сынов и дочерей своего народа.

И вспять покатилась орда.

Мы снова весь путь повторяли.

Мы брали назад города.

Мы близких навеки теряли.

Ребят позабыть не смогу,

И нынче, глаза лишь закрою, —

Их вижу на белом снегу,

Присыпанном черной землею.

Сквозь время – везде и всегда —

Мучительно помним про это.

Пришла в сорок первом беда

И лишь в сорок пятом победа.

Десятки тысяч военнопленных во главе со своими генералами были проведены по Москве. Длиннейшая серая колонна, от тротуара до тротуара залившая Садовое кольцо. Для них война уже кончилась. Конечно, они рады этому. Ведь исход войны слишком ясен. Их и провели здесь, чтобы напомнить миру об этом.

Они медленно прошли по Москве, не до конца понимая позорную нелепость своего положения, своей роли недавних завоевателей, самонадеянно угрожавших нашей столице.

Для них важнее, что они уцелели в страшной войне и будут жить дальше, – в этом у них уже нет ни малейших сомнений. Они медленно бредут по Москве мимо пестреющих людьми окон и тротуаров. А позади, как окончательный штрих этого грандиозного действа, движутся старенькие поливальные машины, смывая с мостовой их следы.

Они собирались войти в Москву как победители. Они вошли в нее в качестве пленных.

Второй фронт

Наконец-то, после многих обещаний, после долгих и все не сбывавшихся наших ожиданий, был открыт второй фронт, полноценный второй фронт: высадка союзников непосредственно в Западной Европе, во Франции. Оттягивать эту операцию далее было уже невозможно.

Все свободолюбивые, все борющиеся народы встретили открытие второго фронта как радостную весть: оно приближало конец войны, хотя самый ее результат был уже для всех очевиден.

Чувство удовлетворения испытали и мы. Я помню короткий митинг по этому поводу в нашем полку, речь замполита об англо-американо-советской дружбе и о необходимости еще упорнее совершенствовать боевое мастерство, еще решительнее гнать и громить врага.

Как прилив океана, который равномерно накатывается на мрачноватые берега Нормандии, мощно выплеснулись на ее землю хорошо подготовленные многочисленные силы союзников. Немецкое командование оказалось не в состоянии серьезно противопоставить что-нибудь этому удару, – главные и лучшие армии Германии были прикованы к восточным фронтам.

А это – крупные военачальники союзников, генерал Эйзенхауэр и фельдмаршал Монтгомери. Их имена в то время часто звучали у нас, как, впрочем, были популярны на Западе имена Жукова и Рокоссовского.

И не дожидаясь подхода англо-американских войск, бесстрашно восстал Париж, прекрасный, всегда свободный Париж, организованный в боевые отряды Париж – патриоты и герои, мужчины и женщины Парижа. И он победил, этот удивительный, такой не воинственный город.

Вот он флаг, который всегда приятно видеть поднятым в руке врага, – белый флаг. Гитлеровцы признают свое поражение, свое бессилие перед гневом и волей народа.

Память о тех днях бережно хранит Франция.

Американцы в Париже. Они вошли туда, когда город был уже свободен. Вон как шагают они по одной из знаменитейших улиц мира – по Елисейским полям.

Американцы в Европе. Мне довелось видеться с ними в самом конце войны. Мы встретились дружески, как союзники.

Они были рослые, как на подбор, – можно подобрать таких, если армия относительно невелика и несла мало потерь. Карманы у них были набиты шоколадом и сигаретами, они угощали нас беспрерывно. Видя идущего нашего солдата, они останавливали машину и предлагали подвезти: у них было много автомобилей.

Нам казалась необычной их форма – полувоенная, полуштатская, где трудно было разобрать, кто в каком звании. Держались они крайне небрежно, воротник расстегнут, рукава закатаны. Они были прекрасно вооружены, но у них был какой-то несерьезный вид туристов. И дисциплина у них была очень относительная, а мы уже понимали, что без этого нет и не может быть настоящей армии. В общем, они были неплохие ребята, эти рослые американские парни.

Иные наши солдаты, плотные, невысокие, в выгоревшей латаной гимнастерке под брезентовым поясом, с котелком, в обмотках, вероятно, проигрывали во внешнем виде – мы об этом не задумывались, и американцы с некоторым удивлением смотрели на них. Чувствовалось, что они стараются и не могут понять, каким все-таки образом уничтожили мы гитлеровскую военную машину.

…Но это было в самом конце войны, в мае. А сейчас они только в Париже.