Рассказ о непокое - [187]

Правда, место его "постоя" было известно: он не останавливался в гостиницах, а только у своих задушевных друзей — в семье погибшего партизана-поэта Шпака, "в шпакивне"[30], как сам он говорил, и в конце концов его удавалось разыскать. А впрочем, лучше всего встретиться с Петром было… ненароком, не договариваясь, а так вот "перехватив" его, когда он направлялся на какое-нибудь точно назначенное свидание с кем-нибудь из многочисленных друзей.

Есть на свете такие люди, у которых друзей везде полно.

Таким и был Петро Козланюк.

Был он хорошему человеку — хороший друг.

И вся его жизнь прошла в творческом и общественном непокое.

Тычина

В январе шестьдесят седьмого года — уже незадолго до того, как перед Павлом Григорьевичем простлался далекий путь в никуда — мы в одно и то же время лежали в больнице: Павло Григорьевич после тяжелой операции, я — с очередным инфарктом. В день рождения Павла Григорьевича, двадцать седьмого января, мы оба были еще прикованы к постели, лишены возможности чокнуться за здоровье, счастье и долгие лета, и в подарок от меня Павло Григорьевич получил лишь цветок, альпийскую фиалку, эдельвейс. Когда позднее мне разрешено было встать и я приплелся в палату Павла Григорьевича, звездчатый цветок эдельвейса уже увял, но горшочек с кустиком ворсистых листков еще стоял на столике у стены и земля была влажна — заботливо полита. Мы поздоровались, оба еще нетвердо держась на ногах, я осведомился, как чувствует себя Павло Григорьевич, но он вместо ответа тоже спросил, указывая на вазончик:

— А вы знаете, как называется этот цветок?

— Эдельвейс, — ответил я.

— Э, нет, это по-немецки…

— Альпийская фиалка?

— Э, это уже по-русски, — снова возразил Павло Григорьевич, — а по-украински?

— Разве, — заинтересовался я, — в украинской народной ботанике есть у этого цветка специальное название? Ведь эдельвейс — горный цветок, растет в Альпах, а у нас его разводят только в оранжереях?

— А вот и нет! — прямо-таки обрадовался Павло Григорьевич. — Не хуже, чем в Альпах, растет этот цветок у нас в Карпатах, на полонинах так звездочками и сияет, ковром под ноги стелется. Это настоящий украинский цветок, и гуцулы-верховинцы и название ему дали специальное; я думаю, не столько за цветы, потому что они бывают разных оттенков, а именно за этот кожушок из белых волосков на листочках: белотка!

Павло Григорьевич радостно рассмеялся: он был счастлив, что украинская лексика не обошла этот редкостный цветок. Радость — от того, что нашлось новое слово, значит, обогатилась родная речь, — то была одна из главных радостей в жизни Тычины. Потом он добавил еще, просто как справку:

— В гербарии этот цветок имеет и латинское название: леонтоподиум.

И уже вслед за тем он забеспокоился, такой уж он был, все мы это хорошо помним: не дует ли на меня из форточки, удобно ли мне сидеть на стуле или, может быть, лучше пересесть на кровать? И — как же здоровье?

Эта черта — забота о вашем удобстве в сочетании с даже чрезмерной учтивостью и скромностью — тоже известна всем, кто знал Павла Григорьевича. В литературных кругах бытовал даже анекдот по поводу того, что Павло Григорьевич никогда не проходил в дверь первым, всегда пропуская вперед других. Вот этот анекдот: Павло Григорьевич и Максим Фаддеевич спешили на какое-то важное заседание; перед дверью Павло Григорьевич остановился, приглашая первым пройти Максима Фаддеевича, но Максим Фаддеевич отступил, предлагая первым проследовать Павлу Григорьевичу. Так они отступали друг перед другом — Павло Григорьевич по своей скромности, Максим Фаддеевич из присущего ему чувства юмора. И в результате вовсе не попали на заседание, потому что оно тем временем кончилось.

Это анекдот. Но, признаюсь, и мне не раз приходилось препираться с Павлом Григорьевичем перед дверьми, и хорошо, если дверь попадалась широкая, так что сразу войти можно было обоим. Среди товарищей даже повелось — в предвидении двери заблаговременно отставать на несколько шагов, чтоб не оказаться у порога вместе с Павлом Григорьевичем и не попасть таким образом в комическое положение.

И каждый, кто знал Тычину, поймет, что вспоминаю я эти мелочи не для того, чтобы, упаси бог, посмеяться над Павлом Григорьевичем, а для того, чтобы подчеркнуть эту сторону его характера — бесконечную деликатность, проявляющуюся и в малом и в большом.

А в большом — на высоком уровне душевной чистоты, неисчерпаемой сердечности, искренней доброжелательности и чуткости — прошла вся жизнь тихого и кроткого Павла Григорьевича.

О Тычине написано очень много статей, книг, исследований. Знатоки литературы признают Тычину первым поэтом нашей украинской литературной современности. Специалисты по поэзии прослеживают весь творческий путь поэта и детальнейшим образом анализируют все элементы его творчества, все высокие качества его поэзии, а заодно и значение его для всего литературного процесса на Украине — от Октября до наших дней. Высокое мастерство, оригинальность, глубокая идейность, тонкость чувств, сила революционного воздействия на целые поколения поэтов и вообще литераторов — вот творческий облик поэта. Он ломал старые творческие каноны и выступал блестящим новатором в поэзии, вбирая в себя веяния эпохи и отдавая народу во вдумчивом и страстном поэтическом претворении его революционные свершения. Его поэзия стала как бы эманацией творческой жизни народа за это великое, принесшее столько преобразований полустолетие.