- Дайте мне эту шкатулку,- сказал Неизвестный Человек. Старший приказчик подал. "Смотрите,- сказал Неизвестный, приподымая крышку,отделка добросовестная, середина из отполированного ясеня - такая вещь всегда может пригодиться; обратите внимание и на дерево - нет никаких причин отказываться. Берите скорее и уходите с миром. Предоставьте нам самим здесь разобраться - вор вы или нет?"
Слово "вор" снова бросило Господину Просто в лицо краску стыда и бессильного негодования - он кончил университет по юридическому факультету и знал правовые нормы.
- Сколько? - спросил Господин Просто негромко, неспешно и очень естественно.
- Пятнадцать,- ответили враз все трое противников: Неизвестный Человек, старший приказчик и младший.
"Шантажисты",- подумал Господин Просто, извлёк бумажник, отсчитал пятнадцать не рублей, а бумажек, забрал шкатулку, уже завёрнутую в старую газету, и вышел с чувством человека, счастливо отделавшегося от крупной неприятности.
Улица ему сразу оказалась знакомой не в лицо, а по плану. Он вспомнил, что если идти домой кратчайшей дорогой, то придётся перейти реку через мост, подумал, что шкатулку следовало бы бросить туда, в реку, но сообразил, что это может привлечь внимание прохожих и создаст новую историю, и решил снести покупку домой, чтобы там сжечь её в камине, не распаковывая.
Булочник на углу (идти приходилось мимо него) всё ещё шагал в задумчивости; иногда он бормотал: "У меня товар первый сорт", но иной раз вставлял неожиданно: "А всё-таки я этот фонарь когда-нибудь зажгу".
Булочник уступил дорогу Господину Просто.
Собственно, слова булочника к дальнейшему развитию рассказа не относятся, но они связаны с улицей, на которой произошло с Господином Просто досадное для него событие. Булочника никто отдельный не слушал слышали его бормотание частями спешившие прохожие. Чтобы слышать всё нужно было остановиться перед булочной, но торговал булочник плохо и только по утрам - у его лавки никто не останавливался - Господин же Просто редко выходил из дому ранее десяти - одиннадцати часов, т. е. уже около полудня.
III
Старая газета, приняв форму шкатулки, перегнула на углах свои тексты: "Назначаются,- говорила она,- испр. д. экстраго профессора императорского тета св. Владимира, доктор сов Егоров - ординарный пр. того же университета по кафегеской химии, с 1 января; докцицы, прозекторы и приват императорских... и т. д.", бумага уже в дороге обтёрлась, а когда Господин Просто, поднимаясь к себе по лестнице, ударил случайно шкатулку о перила ветхая обёртка прорвалась и часть дерева выглянула из-под бумаги наружу, та часть, где к нему была прикреплена гладкая, тонкая и узкая медная пластинка с гравированной надписью "Мачхен".
Но все-таки ценность шкатулки была не в этой надписи ? что могло значить имя может быть прежнего владельца шкатулки в новых и чужих руках? на что оно указывало: на неравенство судеб вещей, на переход одних к любимым и близким, несущим в своей крови, в своем мозгу все оттенки обличий предшественников владения и их сущностей, и на бездомность других, путешествующих в неизвестность, ищущих себе нового родства. Им, вещам, конечно известны некоторые особенности человеческого общежития, они всё же не ошибаются в поисках, так как знают, что родство образуется из свойства здесь шкатулка втиралась недаром - потеряв родство, она готова была терпеть новые отношения не год и не два, а десятилетия, чтобы от людей, стремящихся соединиться в свойстве, перейти к их прямым родственникам, к детям и внукам, чтобы можно было величаться: "шкатулка бабушки или дедушки", и пользоваться уважением и заботой.
О хотении вещей что же говорить? Хотений у них нет, да если б они и были - люди отвергли бы эти хотения - так неудобна была бы из-за того жизнь: пришлось бы выдумывать новые ряды сентенций. И однако, о чём бы ни думал Господин Просто, когда прикоснулся к крышке шкатулки ещё в магазине рассматривал ли он в воображении поперечные проекции юбки и видимых сквозь неё ног или что другое, соединял ли упругую полированность крышки и рёбер с другими представлениями ? неизвестно (он и сам не всё мог вспомнить) - всё же этот момент первого прикосновения оказался решающим.
Шкатулку уже нельзя было уничтожить. Господин Просто освободил её от бумаги и поставил на стол. Напряжение её было большим - чтобы войти в свойство - она должна была приглянуться, иначе её история всё же могла кончиться плачевно, как история прекрасной девушки с железнодорожной станции, девушки, влюбившейся в человека, который за свою жизнь только один раз проехал по той линии. Узоры любви неописуемы ? но потемневшая желтизна была несомненно изобретательна - вправо и влево всё настойчивее и настойчивее росли неправильных очертаний полулуния, переходили в стремительность, образуя в каждую сторону по одному большому тёмному выгибу, вверху они клубились почти как недосягаемые облачка - это не рисунок,- нет! - это чувство.
Шкатулка понравилась. И снова появились аршины юбки, здесь уже можно сказать, потому что определение найдено ? это были не аршины плоскостей, а горизонтальные, и горизонтальность свидетельствует, что бесстыдного не было. Господин Просто ещё не знал, во что должно было бы превратиться лучше тело - в металл или в дерево,- он не был, однако, изысканным и не думал ни о фарфоре, ни о мраморе. Потом он не хотел ничего разбивать.
