Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго» - [14]

Сегодня наука бессильна сколько-нибудь точно реконструировать ход знаменитой беседы. Известный литературовед и критик собрал основные версии телефонного диалога Сталин – Пастернак. Вот как они выглядят.

Согласно свидетельским показаниям драматурга Иосифа Прута, приведенным в следственном деле по реабилитации Осипа Мандельштама, разговор происходил следующим образом:

«Борису Пастернаку позвонил Поскребышев и сказал:

– Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин!

И действительно, трубку взял Сталин и сказал:

– Недавно арестован поэт Мандельштам. Что вы можете сказать о нем, товарищ Пастернак?

Борис, очевидно, сильно перепугался и ответил:

– Я очень мало его знаю! Он был акмеистом, а я придерживаюсь другого литературного направления! Так что ничего о Мандельштаме сказать не могу!

– А я могу сказать, что вы очень плохой товарищ, товарищ Пастернак! – сказал Сталин и положил трубку».

Тут еще стоит заметить, что содержание разговора Прут слышал не лично от Пастернака, а от поэта Семена Кирсанова.

Галина фон Мекк, внучка подруги Чайковского Надежды фон Мекк, в мемуарах цитирует такую версию разговора:

«Это случилось незадолго до мандельштамовской ссылки, когда небольшая горстка друзей поэта собралась вместе, чтобы обсудить, как можно ему помочь.

Борис Пастернак запаздывал. Его могли задержать разные обстоятельства, и мы не особенно беспокоились.

Наконец раздался звонок в дверь; Евгений Хазин, хозяин квартиры, где мы собрались, пошел открывать и вернулся с Пастернаком. Борис выглядел огорчённым, взволнованным и нервным. «Со мной произошло нечто ужасное! – сказал он. – Ужасное! И я вел себя как трус!»

А затем Пастернак рассказал нам вот что. Сегодня утром, когда он сидел и работал, зазвонил телефон, и ему пришлось подойти. Незнакомый голос поинтересовался – кто у телефона, не товарищ ли Пастернак. Когда Борис ответил утвердительно, голос сообщил: «Подождите, сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин!»

«Я был в шоке!» – рассказывал Пастернак. Через некоторое время голос Сталина произнес с характерным грузинским акцентом:

– Это товарищ Пастернак?

– Да, товарищ Сталин.

– Какое ваше мнение, как нам поступить с Осипом Мандельштамом? Что нам с ним делать?..

Наверное, не многие из нас могли бы очутиться лицом к лицу с диктатором, который вызывал страх у целой страны. Борис Пастернак не был бунтарём, как Мандельштам. Он был мечтателем, и он струсил. Грубое слово. Но так и было.

Вместо того чтобы просить за Мандельштама, Пастернак промычал что-то вроде: «Вам лучше знать, товарищ Сталин». В сталинском ответе звучала насмешка: «Это все, что вы можете сказать? Когда наши друзья попадали в беду, мы лучше знали, как сражаться за них!» После этого Сталин бросил трубку».

Друг Пастернака поэт Сергей Бобров в записанной на магнитофон беседе с литературоведом В.Д. Дувакиным изложил разговор со слов Пастернака:

«– Вы знаете, что Боря однажды отказался поддержать Мандельштама? Вам это известно или нет?

– Я об этом слышал дважды. И очень бы хотел, чтобы вы сказали, как вам это известно.

– Известно очень просто. Мне Боря сам рассказывал. Дело было в том, что Сталин позвонил ему на квартиру. Боря сперва не верил и говорит: «Будет дурака ломать». Наконец его там всерьез одернули, и он стал слушать. Сталин его спрашивает: «Какого вы мнения о Мандельштаме?» И Боря струсил, начал объяснять, что он его плохо знает и так далее, хотя был в курсе, что Мандельштам арестован. Сталин страшно обозлился: «Мы так товарищей наших нэ защищали», – и бросил трубку…

– А вы думаете, что, если бы он твердо защитил, то…

– Видите, какая ситуация… Это было очень рискованно. Но чем было рисковать? Вот когда я сидел в тюрьме (в 1934 году), меня спрашивали про Оболдуева, и я отвечал, что Оболдуев – мне очень жаль, что я о нем говорил в этом заведении, – замечательный поэт…

– Скажите, то, что вы рассказали мне о Пастернаке, вы знаете с его слов или со слов Шкловского?..

– Это он сам рассказывал Марии Павловне (Богословской, жене С.П. Боброва. – Б. С.)… Струсил. Напустил в штаны. А нельзя было. Сталин был такой человек… Конечно, жестокости невероятной, но все-таки… Вот, представляете себе мизансцену.

С чего бы Сталину звонить? Ведь могла быть такая штука: ему говорят: «Мы Мандельштама взяли». Он спрашивает: «А стоило?» – «Да за него ни одна душа заступиться не может». «Ну как же это «не может»? – говорит Сталин. – Дайте мне Пастернака». Звонит ему и вдруг нарывается…»

М.П. Богословская рассказала В.Д. Дувакину об этом разговоре несколько иначе:

«– Я тогда только что приехала из ссылки в Москву добиваться, чтобы Сергею Павловичу чем-нибудь…

– Помогли.

– Да. Или напечатали его… Потому что его после ссылки в Москву не пустили, и он четыре года жил в Александрове. И вот, я приехала добиваться, чтобы что-нибудь из его вещей напечатали… Одним словом, я пошла к Пастернаку. Я шла и все время про себя думала: «Не дай мне Бог сразу попасть под чары Пастернака». Пастернак обладал необыкновенным даром обольщать людей, засмотритесь на него – и готово: вы уже проглочены. А мне важно было поговорить о Сергее Павловиче. И я начала разговор о том, что Сергей Павлович сделал и, может, ему возможно как-то помочь… Пастернак сразу нахмурился и сказал, что у него никаких возможностей нет. «Вы знаете о моем разговоре со Сталиным?» – «Нет, я ничего не слышала, ничего не знаю». Вот тут он мне его и рассказал. Сказал еще: «Мне… неудобно было говорить, у меня были гости…»