Рассекающий пенные гребни - [12]

– Я не верю, что маршал решится запятнать себя кровью ребенка!

– Этот ребенок – солдат и подчиняется законам военного времени. А маршал никогда не меняет своих решений. Казнь неизбежна.

– Если… т а к о е случится, – глухо сказал князь, – я отвечу на это мощью всей своей артиллерии. Восемьсот девяносто орудий в течение суток будут превращать ваши позиции в щебень. Я прикажу потратить месячный запас боеприпасов, и сам государь не осудит меня за такой расход…

– Ваше сиятельство! Поскольку вы отказываетесь сообщить о требовании маршала беглецам, я считаю долгом самому сделать это. И если в них есть хоть капля благородства…

– Есть, есть. И они бы вернулись, конечно, если бы узнали про такое иезуитство… Однако, барон, изъявив намерение снестись с бывшими пленными через мою голову, вы превысили полномочия парламентера. Это дает мне основание задержать вас… вплоть до завершения всей ситуации… Лейтенант Жильцов! Примите у майора де Люсса саблю и проводите его на офицерскую гауптвахту. Проследите, чтобы барон ни в чем не имел нужды, но не имел бы также никаких сношений с кем-либо из офицеров и солдат…

В небе проступило предощущение утра. Казалось бы, звезды светили по-прежнему, но в блеске их появилась неуверенность. А в черноте неба – чуть заметная белесость. Кузнечики смолкли.

Мальчик ушел в башню, лег на солому и заснул.

Ему приснилась мама.

Вот странно, он почти не помнил ее и наяву думал о ней очень редко. А тут мама подошла, нагнулась, тронула волосы, и повеяло от нее такой нежностью, хоть плачь. Мальчик сел. Но мама уже уходила во тьму, а рядом оказался капрал Бовэ. И стало светло. И мальчик увидел, что глаза у дядюшки Жака светло-карие. Дядюшка щурил эти глаза, неуверенно отводил их от мальчика и говорил:

– Да ты не бойся. Самое поганое – это секунда, когда в тебя стреляют, а дальше уже не страшно.

Мальчик хотел соврать, что он и не боится, но опять сделалась ночь, и дядюшка Жак стал уходить в эту ночь. Мальчик кинулся было за ним, но тьма вдруг заискрилась частыми звездами (как недавнее небо!). И мальчик понял, что это не просто ночь, а громадный шелковый шлейф с блестками. Шлейф тянется за платьем Катрин, которая играет Добрую Королеву. Не мог же мальчик упустить, бросить этот шлейф. Ведь он – королевский паж!

Мальчик хотел ухватить черный шелк. Если успеет, если схватит – все станет хорошо! Он уйдет в сказку, и нынешняя страшная жизнь будет над ним уже не властна!.. Однако невесомая чернота со звездами скользнула между пальцев, как воздух…

9

Когда в бойницах засветилось утро, мальчика разбудили. Он сразу все вспомнил. Над ним стояли незнакомые сержант и солдат.

Солдат протянул чистую белую рубашку.

– Вот… надень. Так положено.

Полотно пахло свежестью.

Поверх рубашки мальчик хотел опять надеть свою синюю куртку с измызганными галунами, но сержант сказал:

– Не надо…

"Это чтобы меня лучше видели с той стороны", – догадался мальчик. Потом подумал: "Наверно, и Витька увидит…" И от этого появилась сладкая горечь.

– А медаль можешь прицепить. На рубашку, – сказал сержант. – Медали тебя не лишали.

Мальчик оторвал медаль от куртки и бросил в амбразуру. Медный кружок с трехцветной ленточкой и вензелем его императорского величества…

Было время, когда барабанщик Даниэль Дегар верил, что готов умереть за императора.

А теперь за кого он будет умирать? За Витьку. И за тех пленников, которым помог бежать… Ну, их-то мальчик почти не знал, а вот Витька… что же, это не какой-то незнакомый, чудовищно далекий император. Витька – он живой, настоящий, добрый. За него – ст о ит… Пусть он поживет на свете за себя и за Даниэля, пусть поплавает по морям, посмотрит на белый свет…

Теплая горечь нарастала в груди мальчика, намокли ресницы.

Вошел высокий длиннолицый священник (мальчик встречал его зимой в городке Тростевиле). Глядя мимо мальчика, священник сказал:

– Помолись, сын мой.

Мальчик ответил шепотом:

– Я ночью три раза прочитал "Патер ностер". Чего еще.

Священник положил ему на голову легкую ладонь, подержал немного.

– Тогда идем, сын мой… Господь милостив и дает нам надеяться до последнего мига…

Когда вышли, в мальчика весело ударило встающее солнце. Оно подымалось над развалинами, малиново-золотистое.

"Какое чистое", – подумал мальчик. Весь год солнце светило сквозь дым, но теперь дым развеялся, и мальчик впервые видел ясный восход.

Мальчика взяли за локти и заставили встать на высокий парапет. Далеко внизу было море – зеленая глубина под каменным отвесом. Погода стояла тихая, но все же у камней вода лениво ворочала космы бурых водорослей, ходила туда-сюда… А за бухтой был желтый берег со сплошной линией укреплений. Пустынный. Выжидательно притихший.

Все это мальчик видел недолго, его заставили повернуться – лицом к внутренней площадке бастиона.

Ух какие люди собрались здесь ради мальчишки! Сам маршал Тюлюппэ не поленился встать рано, пожаловал с адъютантами…

Двенадцать солдат морского десанта выстроились с ружьями недалеко от парапета. "Ну, правильно. Знакомых на это дело не поставят… Вот странно, я почему-то почти не боюсь…"