И Клара была тут, чернокудрая голова украшена крассом, ее взоры пылали, как будто он хотела его сжечь. Очень медленно она рисовала губами свою лучшую песню:
Однажды мимолетом приласкав,
Ты оттолкнул меня, лишь полюбила.
Я умерла, но, мертвою не став,
Я стала твоей болью и могилой.
Как тяжела любви стальная сеть,
Что я себе сковала ненароком!
Нам суждено в объятьях умереть,
Мой поцелуй твоим да будет роком!
Бьет сердце громко, но глаза сухи.
Прошла любовь, ты поднимаешь кубок,
Ты пьешь - и виноградная лоза
Печатью смертной связывает губы.
Но Пьеро улыбался.
Мери Вайн подошла к нему, та, что он называл Геллой. Легкий всполох прошел по ее рыжим волосам, и губы ее болезненно искривились. Казалось, она не видит никого вокруг, кроме белого Пьеро.
- Как легко ты отказываешься! - сказала она.
И еще многие были здесь, да, многие. Лора, и Стения, и черная Долли. И милая миниатюрная Анна, и неаполитанка, и золотокудрая Кейт. И... - многие другие.
Но эта стояла в стороне от других, совершенно одна, не трогаясь с места. Солнце бросало свой свет на ее мертвенно-бледное лицо. Она выглядела, как жрица, в ее черные волосы были вплетены магнолии, и магнолии были в обеих ее руках. Это была она, та, на груди которой только что покоилась его голова. Теперь же она стояла в стороне, а его голова лежала на твердом камне.
- Мы - твой день и твоя жизнь! - льстили ему другие.
- Я - твоя смерть и твой сон! - говорила она.
- Я обовьюсь миртом вокруг твоих ног, - говорила Констанца, а Клара бросала на него порхающие лепестки мака. И ото всех от них распространялся вокруг странный аромат, аромат, воспламеняющий желание, аромат белых женских тел.
Миниатюрная белокурая Анна целовала его глаза, а Долли ласкала напудренные щеки. А Лизель пыталась своими тонкими пальчиками разгладить
горькую морщину около его рта. Легким танцующим шагом, покачивая бедрами, подошла Стения, а испанка все пела и пела свою странную песню о белой голубке.
Наконец и та, другая, бледная жрица с магнолиями в волосах, подошла к нему.
- Я - твой сон и твоя смерть! - сказала она.
И тут отпрянули все остальные. И медленно, без единого слова, она вложила в каждую из его открытых ладоней по большой красной розе. Затем согнулась вперед, присела и поцеловала его прямо в рот.
Больше он ничего не видел.
Но красные розы горели в его руках, и жгли его ладони, и приковали их к камню скалы, словно раскаленные гвозди.
Красные раны, пылающие красные розы...
Его голова молитвенно склонилась ей на грудь... как знать, может быть, он чувствовал ее дыхание, легкие подъемы и опускания ее груди.
- Я - твоя смерть и твой сон! - сказала она...
