Распутин. Почему? - [7]
Как ни странно, подходящие слова я нашла у Арона Симановича, человека, совершенно чуждого православию. «Распутин был верующим, но не притворялся, молился мало и неохотно, любил, однако, говорить о Боге, вести длинные беседы на религиозные темы и, несмотря на свою необразованность, любил философствовать. Его сильно интересовала духовная жизнь человека. Он был знаток человеческой психики, что оказывало ему большую помощь».
Вот — «любил философствовать, интересовала духовная жизнь человека». Философствовать, зная только крестьянскую науку, постигать духовную жизнь человека, зная только один слой — крестьянство. Это надо помнить все время, говоря об отце.
Относительно замечания о «неохотности», то есть неусердии в молитве. Здесь тоже надо делать скидку на то, что это — слова не христианина, имеющего свои представления о том, как следует отправлять обряды. К тому же есть огромное число свидетельств совершенно другой направленности. Некоторые я приведу позже. Зато непритворство отца отмечено верно. При некоторой склонности к позе, отцу было совершенно чуждо дурное актерство, так отличавшее многих «известных молитвенников».
Бабушка говорила — она потеряла сына. Да в сущности, так и было. Он совершенно ушел в себя. Все валилось у него из рук.
Дед был, разумеется, недоволен. Он думал, что сын просто увиливает от работы. За то и получал частенько тычки и подзатыльники.
Дед, слывя человеком религиозным, считал, что религия не должна мешать крестьянскому труду. Сын же его, если и принимался за работу, то как-то через силу, не переставая бормотать что-то о Боге в человеке и о другом непонятном. И потянулась за отцом слава бездельника, ледащего человека.
Особой близости между отцом и сыном не было. (Правда, увидев внимание и даже преклонение, с какими относилась к моему отцу петербургская знать, дед нехотя признал, что, как он говорил, «парню, может быть, и дано…»)
Дед хотел только одного — чтобы сын усердно гнул спину. Семье надо кормиться. А для этого — много и тяжело работать, даже надрываться, бабушка говорила: «Жилы рвать».
И отец со временем стал работать прилежнее, хотя, случалось, и замирал посреди борозды. Беда, если дед заставал его в такую минуту.
Вообще отношения между отцом и сыном напоминали, в лучшем случае, вооруженное перемирие.
Как бы там ни было, хозяйство в то время процветало. По меркам русской деревни, конечно.
Отец рассказывал нам, детям, о том, как бабушка, напуганная его замкнутостью, даже отрешенностью, пыталась подтолкнуть сына к сверстникам. Она называла это «развеяться». Совершенно напрасно. Отец ни за что на свете не хотел бы «развеяться», перестать быть «странным». К ужасу родителей он твердил: «Не надо мне никаких друзей. У меня есть Бог».
Но все же приходилось иногда уступать уговорам и идти на улицу. Отец рассказывал, что самое трудное для него было — подойти к ребятам. Он представления не имел, как вести себя, что сказать, как им понравиться. Он был слишком другим. И соседские дети это чувствовали.
Одним словом, идиллии не получалось.
К четырнадцати годам отец выровнялся и не выглядел уже хилым и слабым. Но драться по-прежнему не хотел. Именно не хотел! «Нельзя поганить образ», — говорил он.
Подростки жестоки, они воспринимали постыдное в их глазах миролюбие как порок, достойный наказания. Иначе как слабаком отца на улице не дразнили. А при первой возможности и били.
Однажды, устав от издевательств, отец, под гиканье и свист, вступил-таки в драку. Его соперник, уверенный в своем превосходстве, ткнул в него кулаком, но отец отбил удар. Да так, что нападавший упал. Пока тот лежал, другие навалились на отца скопом. Но он справился с ними. И оставался при этом абсолютно спокойным.
На улице воцарился мир. А вот в душе отца мира не было. Раскаявшись в том, что полез в драку, отец долго не мог придти в себя. Молился, ища успокоения.
Тем не менее, эта драка принесла ему одно преимущество: деревенские перестали дразнить его и начали уважать. Но это мало заботило отца.
Еще меньше его волновала растущая популярность у деревенских девушек.
Среди них ходили шуточки насчет любовной темноты отца. Всерьез они не считали его ухажером. Но каждой было лестно оказаться» первой любкой.
Замечу здесь, что полового вопроса в русских деревнях не существовало. Добавьте к этому картины, свидетелями которых деревенские жители всех возрастов становились, наблюдая за любовными играми животных.
Все деревенские жители рано приобретают познания о физической стороне отношений между мужчинами и женщинами. Покровское не составляло исключения. Достаточно сказать об обычае устраивать общие купания в Туре. При этом в воду погружались в первозданном виде, а потом так же обсыхали. Хотя глазение считалось серьезным проступком, все все видели. Остальное представить было не так уж трудно.
Тем, кто не сталкивался с этим обычаем, он может показаться безнравственным, но я могу засвидетельствовать, что в нем нет ничего, что способно было бы вызвать смущение. И он никогда не становился причиной непристойного поведения.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.