Распутин наш - [54]

«Ну конечно, – вздохнул Распутин, – для тебя победа – это Красное Знамя над Рейхстагом, а для этих ребят, не раз битых германцем и отступающих второй год, – первый серьезный успех. Понять можно.»

Не на пустом месте возникли слова в мемуарах генерала Нокса: «Нельзя не удивляться тому, что многие из русских военачальников настолько подавлены убеждением в превосходстве немцев, что считают – немец может всё… Их убеждения проникли в войска и уже среди солдатской массы было много случаев сдачи в плен и дезертирства в тыл при одних только слухах о немецком наступлении.» Одним словом, рыба гниёт с головы, армия – с высшего генералитета. Про него Григорий в своё время начитался столько и такого, что невольно начал одобрять солдатский самосуд 1917-го. Впрочем, сейчас это – лирика, не относящаяся к выполнению поставленной задачи. «Надо найти Грибеля и напомнить о его обещании…»

Распутин нашел поручика в наименее пострадавшей комнате, куда сносили всех раненых. Два пулевых – руки и брюшной полости – не давали ему ни малейшей надежды на продолжение рейда. И таким был не только он. Отряд за пять минут лишился всех своих командиров эскадронов. Как и было заведено в русской армии тех лет, офицеры первыми, с шашкой наголо, бросились на сигающих из здания немцев и получили, кто пулю, кто резаную-колотую рану, а кто и тупым твёрдым предметом по бесшабашной голове.

– Хоть кто-то остался цел? – сглотнув ставшую вязкой слюну, спросил Распутин.

– Поручик Ставский, ему только штыком рукав пропороли, кожу рассекли и всё.

Григорий беспомощно оглядел импровизированный лазарет. Даже беглого взгляда достаточно, чтобы понять – без срочной медицинской помощи в строй вернутся не все. Учитывая расстояние до армейских лазаретов, неразбериху, сопутствующую наступлению, ударивший под двадцать градусов мороз и дефицит медперсонала во фронтовых госпиталях, большая часть раненых просто не дождется медицинской помощи. Кто не погибнет от потери крови, скончается от обморожений, геморрагического и травматического шока. Оставшихся добьёт внесенная в рану инфекция. Выживут единицы. Распутин помнил «Дневник ратника»[36] – рассказ офицера, умершего в рижском госпитале в 1915 году, и шок от способа лечения полостной раны, с которой в середине XX века справились бы в любой районной больнице. А вдруг среди этих пацанов есть тот самый, от спасения которого зависит его возвращение?

– Илларион Михайлович, – обратился Распутин к Ставскому, отойдя с ним в отдельную комнату, – принимайте командование отрядом. У берега вас ждёт канонерка. На её борту поспешайте к Митаве, ни на кого и ни на что не отвлекаясь. Только умоляю! Обнаружив штаб, не пытайтесь его штурмовать, лучше снесите корабельной артиллерией к чертям свинячим. Нам нужно обезглавить 8-ую армию, сделать её войска неуправляемыми. Всё остальное – второстепенное. И ради Бога – не лезьте под пули. Вы – последний старший офицер, оставшийся в строю. Мы не должны провалить операцию.

Ставский посмотрел внимательно на Распутина, словно ожидал от него чего-то другого.

– А разве вы не возьмёте на себя командование?

– Нет, – покачал головой Распутин, – это ваши люди и ваша ответственность. А мне придётся остаться здесь. Постараюсь, насколько это возможно, помочь раненым…

– Так значит докторский мундир – не маскарад?

– Скажу больше, – усмехнулся Распутин, – это то немногое во мне, что является полной и безусловной правдой. Всё остальное – очень относительно.

Ставский улыбнулся, сбив на затылок папаху.

– Я очень внимательно наблюдал за вами, доктор. Как вы себя ведете под огнём, как выбираете позицию, как двигаетесь на поле боя. Даже проворонил из-за этого выпад полудохлого немца… Простите, но такой подготовки, как у вас, нет ни у одного нашего пластуна. Не знаю, что за войну вы прошли, но сквозь ваши партикулярные знаки отличия явно просвечивают капитанские, а то и полковничьи погоны. И это не только моё мнение…

– Илларион Михайлович, – перебил поручика Григорий, – отдаю должное вашей наблюдательности, но если я пойду с вами, бОльшая часть ваших товарищей не доживёт и до завтра. Поэтому давайте делать то, что лучше всего умеем. Вы уничтожите штаб 8-й армии, я постараюсь помочь выжить тем, кому еще можно помочь. Поторопимся, у нас крайне мало времени. А вечер откровений оставим на потом.

– Хорошо, доктор, – ответил Ставский после секундных колебаний, – я оставлю с вами всех, кто может помочь с ранеными, весь перевязочный материал… Кстати, мы захватили штабную походную аптеку. Лекарь германский погиб, сломал шею, неудачно выпрыгнув в окно. Его имущество – в вашем распоряжении. Всё сделаю, как вы сказали, на рожон не полезу, но… Пообещайте при следующей встрече рассказать о себе поподробнее. Людей, вам подобных, мне лично встречать не приходилось. По рукам?

Ставский сбросил перчатку и протянул Распутину ладонь, испачканную запёкшейся кровью и полусгоревшим порохом. Григорий улыбнулся, крепко пожал руку офицера и неожиданно для себя самого размашисто перекрестил его, чего никогда не делал ни в той, ни в этой жизни.

– С Богом, поручик! Возвращайтесь живым. Встретимся – научу вас пить текилу, все гусары обзавидуются. Так где, вы говорите, аптека?