Расплата. Яростное безумие - [5]

— На дорогу? — удивился брат. — Куда ты собралась ехать? Домой, в Саратов? — Он не напрасно удивлялся, потому что родители Ларисы были вполне состоятельными людьми и когда дочка собиралась приехать погостить, они всегда высылали ей сколько нужно и не скупясь…

— Нет, не домой, — ответила Лариса, — Так ты дашь мне денег? Я тебе вышлю потом.

Он не мог ей отказать. Он достал деньги, и они встретились на улице. Лицо у Ларисы было растерянное, глаза — безумные.

«Она была как в горячке», — рассказывал мне потом об этом Василий.

— Так куда же ты собралась? — спросил он ее, отдавая ей деньги.

— Я еду с ним — ответила она, быстро засовывая купюры в сумочку.

— А как же институт? — спросил Василий и в ту минуту понял, какая это глупость. О каком институте может думать влюбленная девушка?

— Я потом тебе напишу обо всем;— сказала Лариса. — Ты не обижайся. Хорошо?

— А куда ты едешь? — напоследок спросил брат, понимая, что теперь они могут долго не увидеться.

— В Сибирь, — ответила она коротко и убежала. А брат пошел домой, думая при этом Бог знает что…

— Как ты думаешь, — спросил он меня после своего горестного рассказа, — что она имела в виду, когда сказала, что он — настоящий мужчина?

Я пожал плечами.

— Говоря такие слова, молодые женщины имеют в виду самые разные вещи. Но независимо от этого они почти всегда ошибаются. Что бы каждая ни подразумевала под этим.

— Но почему она так сказала? — недоуменно развел руками Василий. — Разве я — не настоящий мужчина?

— Кто знает, чего ей хочется в ее девичьих мечтах? — ответил я.

А потом все же не смог удержаться от анализа. Это такая режиссерская привычка — анализировать поступки людей. Кто что сказал и сделал и зачем? И о чем это говорит… Кстати, довольно обременительная привычка, раздражающая многих. Итак, я сказал тогда рассудительно:

— Что мы знаем об этом парне? Давай подумаем.

— Ничего, — ответил Василий. — Мы ничего о нем не знаем. Лариса не сказала мне о нем ничего конкретного.

— Это и необязательно, — сказал я. — Человека лучше и полнее всего характеризуют его поступки. Это наиболее объективные свидетельства о нем. Вспомни Мейерхольда и его биомеханику.

— Да, — грустно улыбнулся брат. — Он требовал от актеров, чтобы они непременно каждое сказанное на сцене слово подкрепляли действием.

— Это же не случайно, — пояснил я, — Вот мы и знаем об этом парне кое-что.

— Что? — насторожился Вася. Ему не приходило еще в голову разложить ситуацию на составляющие. Он переживал трагедию своей жизни целиком… Я же хотел, как говорится, «поверить алгеброй гармонию»…

— Мы знаем о нем, что он собрался куда-то ехать. И уезжает в свою Сибирь. А девушка, которая его любит, вынуждена, для того чтобы ехать с ним, сама искать деньги на дорогу. Ты позволил бы в такой ситуации женщине самой искать деньги?

— Нет, конечно. Если она любит меня, а я — ее, — сказал Вася, — Я сам бы достал деньги. Это очевидно.

— Вот-вот, — ответил я, — именно, что очевидно. А он позволяет это. А значит, мы можем сделать выводы и узнать две вещи.

— Какие? — все еще не понимая, куда я клоню, спросил брат.

— Утешительные для тебя и малоутешительные для меня и твоих родителей, — сказал я. — Все это говорит о том, что парень — дрянь. Негодяй, соблазнитель девушки и безответственный человек. И что он ее вовсе не любит. Она его — да, а он ее — нет. И она едет за ним по своему желанию, а вовсе не с ним, он в ней не заинтересован.

— Что же тут утешительного? — спросил Василий. Он сидел на своей кровати нагнувшись вперед, и руки его безвольно висели по бокам, как бы в стороне от тела.

— Вообще ты прав, — сказал медленно я. — Утешительного тут ничего нет. Я просто хотел сказать, что, вероятно, она скоро вернется. Да-да, куца же твоя Лариса еще денется? Погуляет, хлебнет горя с этим придурком и вернется. В твои объятия, к сожалению.

— Почему к сожалению? — уставился на меня Василий. Он еще ничего не мог понять. Бедный, наверное, любящий человек и не понимает таких вещей до самой смерти…

— Потому что, — ответил я, не желая вдаваться в подробности, — если после всего этого будешь опять с ней и все простишь — будешь дураком, — ответил я. Это рассердило брата.

— Мы же любим друг друга, — сказал он раздраженно, и глаза его блеснули слезами. — Просто она не понимает… Но если она вернется… Если вернется, я сумею ей объяснить.

— Некоторые вещи словами не объясняются, — заметил я. — Если человек — гнилой, ты ему ничего не объяснишь. Не все можно прощать.

— В Библии сказано, что нужно прощать врагов своих, — возразил с видом превосходства брат.

— Ну да, ну да… Только там еще, кроме того, сказано, что если жена изменила мужу, то совершила грех прелюбодеяния, и с ней можно развестись, — ответил я. — Это ведь больше подходит к нашей теме, чем вопрос о врагах. Не правда ли?

— Она мне еще не жена, — сказал в ответ Василий, и я понял, что спорить с ним и убеждать его бесполезно. И еще не следует настаивать на своей точке зрения потому, что Лариса, скорее всего, действительно скоро вернется, и мне же потом будет неудобно, неловко присутствовать на их свадьбе… Зачем заранее портить отношения?