Расплата - [17]

- Параша! Я ухожу!

Ни звука.

Вышел в коридор, позвал еще раз.

- Я в погребе. Картошку перебираю, - послышался голос из сеней.

- Ты чего же не разбудила? Проспал я!

Он вернулся на кухню, плеснул на лицо воды, протер глаза. По привычке сунул руку в карман - револьвер на месте. В боковой... а где же документы? Испуганно замер, вспоминая. Обшарил все карманы. Где мог оставить? На речке? Нет, нет, вечером почти у Парашкиного дома предъявлял патрулю. Парашка? Зачем они ей? А зачем самогон? Раздобрилась... "Сыми френч-то"...

Кинулся в чулан, нагнулся к погребу:

- Параша, вылезь на минутку.

- Чего еще? Двери все открыты, ступай с богом!

- Вылезь, говорю, - уже сердито крикнул он. - Несчастье у меня!

- Какое несчастье? - Парашка высунула голову из погреба.

- Документы пропали.

- Потерял? - притворно удивилась она, пряча глаза под надвинутым на лоб платком. - На речке небось выронил...

Василий теперь не сомневался.

- Говори, для кого документ взяла? - Он выхватил револьвер.

Парашка не ожидала этого. Впервые в жизни увидев черный, со страшной пустотой ствол нагана, нацеленный ей прямо в глаза, она взвизгнула и провалилась в погреб, загремев ведром.

- Не погуби, Васенька, все расскажу! Не утаю ничего, не погуби! запричитала она в пустоте погреба.

- Вылазь, не трону!

- Спрячь пугач-то, окаянный! - Вся дрожа от страха, Парашка вылезла из погреба. - Он тоже вот так в грудь наставлял. А кому умирать охота?

- Кто наставлял?

- Тимошка! - заголосила она, сморкаясь в грязный фартук.

- Какой Тимошка? Гривцов?

Парашка кивнула и еще пуще разревелась.

- Ну, хватит орать-то, говори, где он?

- В погребе тут сидел. Ушел с твоей бумагой.

- Как? Он был тут? - Василий грозно шагнул к ней. - И ты молчала? Шкура продажная! Собирайся, пойдем в Чека!

Парашка бросилась на колени:

- Не погуби, Вася! Ради Маши не погуби! Вить я ее от позора спасла!

- От какого позора? - Он сел на сундук, раздавив огарок свечи, забытый вчера Парашкой.

- Тимошка обманом вызвал ее из Кривуши, вроде тебя встречать, а сам ночью... - И она рассказала все, как было.

Василий до боли в суставах сжимал рукоятку револьвера. Потом медленно встал и, не замечая Парашку, все еще стоящую на коленях, пошел к двери.

...Чичканова в "Колизее" не оказалось. Прокофьев сказал, что его следует искать в казармах, где идет смотр Тамбовскому полку, который Киквидзе включает в свою дивизию.

Василий подошел к казармам в тот момент, когда полк был выстроен на плацу и повторял за Чичкановым священные слова красноармейской клятвы на верность Советской Родине, на верность социалистической революции.

- "Я сын трудового народа, гражданин Советской Республики... Если по злому умыслу отступлю от этого моего торжественного обещания, то да будет моим уделом всеобщее презрение и да покарает меня суровая рука революционного закона..."

Василий чувствовал себя виноватым. Он не мог простить себе, что так легко дал обмануть себя...

Над строем полка горело красное полотнище. "За власть Советов!" прочитал Василий дорогие его сердцу слова. Он перевел взгляд на суровое лицо Чичканова, обращенное к красноармейцам. "Зачем отрывать его от дела? Пойду в Чека", - решил Василий.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Два дня Маша отлежала в горячке.

Как прибежала на заре, кинулась на постель, так и не поднималась до сих пор. Первую ночь все бредила, кого-то умоляла спасти Василия. Захар и Василиса Терентьевна поняли, что с сыном стряслась беда, но допытаться не могли и оттого сидели, как на похоронах. Мишатка тревожно следил за матерью, прячась на полатях. Терентьевна то и дело мочила холодной водой полотенце и клала на голову Маше. Старая долго сдерживала слезу, но вдруг заголосила, запричитала, испугав внука.

- Не надо, ба! Не надо! - захныкал он громко.

Маша очнулась.

- Кто кричит? Что с Васей?

- Да мы сами не знаем, ждем, когда ты очухаешься, расскажешь... Попей молочка, лучше будет.

Стуча зубами о кружку, Маша сделала несколько глотков и, испугавшись своей беспомощности, разрыдалась.

К вечеру второго дня ее перестало знобить, и она сбивчиво рассказала Терентьевне без утайки все, как было.

- Коли не услышал бы тот офицер мой крик, изнасильничали бы, проклятые...

- Хватит уж горевать-то, опять затрясет. Прошло, чай, все, не тоскуй попусту, не терзай себя. Глядь, и Васятка жив останется. На войне не убили, неужли свои убьют? За что? Ну, подержат в аресте, да и пустят домой.

Захар сидел за печкой и, крутя цигарку за цигаркой, бросал недобрые взгляды в окно. Отсюда хорошо был виден дом Сидора Гривцова.

- Отец, а отец! Пошел бы к свату Юхиму. Он, бают, с Сидором в город ездил. Не разузнал ли чего про Васятку?

- Вон он сам бежит, легок на помине.

Юшка влетел в избу веселый:

- Пришел, что ли? Где он?

- Погоди трубить-то, трубач. Маша слегла.

- Почему такое? - выпучил Юшка серые испуганные глаза и шагнул в горницу к Маше. - Ты чевой-то, Манюшка? Вставай, не время хворать-то.

Маша молча схватила длинные крючковатые пальцы отца, прижала к горячей щеке.

- Да что с тобой, доченька?

Терентьевна скупо повторила рассказ Маши.

- Голова ты садовая! - вскричал Юшка. - Нашла, кому верить! Гривцовы сроду трепачи да жулики! Я почему прибежал-то? В обед Алдошка Кудияр приехал из Козлова. Васятку, грит, там видел. Френч на ём офицерский, весь блестит!