Расплата - [16]

Начдив Киквидзе встал:

- Готовь, товарищ Ревякин, больше хлеба для Красной Армии. - Он вышел из-за стола и положил руку на плечо Василия. - Оружие для самозащиты есть?

- Револьвер.

- Во зло не употребляй, - вмешался в разговор Подбельский. - Скажи крестьянам: надо помочь рабочим, надо помочь Красной Армии. Оцени обстановку и действуй разумно.

- Пришлем в ваши края продотряд, - сказал Чичканов, - держи с ним связь. Вот эту брошюрку возьми, почитай крестьянам.

Василий поблагодарил и вышел. Сердце его переполнилось радостью. Ему доверяют, на него надеются!

Секретарь Прокофьев проводил его до лестницы:

- Не вздумай идти в ночь, не рискуй.

- Теперь уж заночую. Не зима - зарю долго ждать не придется. Попрощался и вышел на площадь.

В лицо пахнуло вечерней прохладцей. Василий подошел к реке. По дороге внимательно разглядывал людей, идущих навстречу, надеясь встретить знакомых. Припоминал свои поездки в Тамбов до войны... Вон в той лавочке перед отправкой на фронт купил Маше цветастый платок. Она была так хороша в нем! Нет, видно, не уснуть ему в эту ночь...

4

Гривцов сидел на сундуке в рубленом полутемном чулане и прямо из бутылки пил самогонку. Парашка примостилась напротив, горестно подперев кулачком подбородок. Между ними, на сундуке, чадила тоненькая свечка. Из открытого погреба тянул холодный, пахнущий плесенью воздух.

Тимофей закусывал желтым соленым огурцом. Потом привычным жестом потянулся было отереть усы.

- А ты без усов-то красивше, Тимоша, - заискивающе заглянула ему в глаза хозяйка.

- Отстань. Не до этого! Лучше бы подумала, как мне на свет божий из этой ямы выбраться. Отцу накажи, что ли... Под мешками за город вывезет.

- Так он тебе и поехал в такую заваруху!

- Тише... Кто-то к калитке подошел.

- Пужливый стал. Послышалось.

- Тише, говорю, - прошипел Гривцов, приподнимаясь с сундука. Щеколду кто-то трогает.

Стук в калитку повторился. Парашка вздрогнула, перекрестилась.

- Иди, спроси кто. Обо мне даже своим не говори. - Он выхватил из кармана наган и ужом скользнул в погреб.

Парашка закрыла дверцу и вышла из чулана.

- Кто там? - крикнула она с порога.

- Параша, открой! Это я, Василий Ревякин.

- А-а! Вася! Иду, иду.

- Здравствуй, Параша! Пусти заночевать.

- Заходи, Вася, заходи! Ночуй, пожалуйста, хоть месяц! - торопливо заговорила Парашка, старательно закрывая калитку на крючок.

- Во дворе у тебя все по-старому?

- По-старому... А ты, я вижу, возмужал, да и подурнел. И небритый! Маша-то разлюбит, гляди!

- Она к тебе заходила?

- Кто? - будто не поняла.

- Маша, говорю, бывала у тебя?

- А-а... бывала, бывала. Ну, пойдем, пойдем в дом.

- Как она? - поинтересовался Василий.

- Что - как?

- Здорова?

- Здорова, здорова! Красавица! Слава богу, огнем пышет. - Она привела его на кухню и показала на ведро: - Умойся, а я в погребец слажу, огурчиков достану. Угостить-то нечем, время проклятое!

- Время очень хорошее! Это ты зря...

- Вам, мужикам, хорошее. В любом доме с наганом кусок хлеба выбьете, а бабам одни слезы. Да ты умывайся!

- Я на Цну ходил. Умылся, ноги вымыл. А от огурчиков не откажусь.

- Вот я и угощу тебя.

- Ты все одна?

Парашка тревожно выпрямилась - к чему это он клонит?

- Так и не сошлась, говорю, ни с кем?

Парашка облегченно вздохнула, улыбнулась:

- С кем же теперь сойдешься-то? Кобели вы все пошли. И время нестойкое.

- Ну уж так и кобели, - улыбнулся Василий. - Давай я посвечу тебе в погребе.

- Не надо! - резко сказала Парашка. - Не надо! Все посветить обещают, а в темноту тащат... В своем погребе и впотьмах разберусь.

- Чудачка, не обижайся, помочь хотел.

- Ты свое дело делай, отдыхай.

- Ну, спасибо. - Василий сбросил ранец с плеча, снял картуз и сел к столу. Вынул кисет, закурил.

Парашка вернулась.

- Вот и огурчики. Кислые стали, а с осени хрустели. Хлеб черствый, не взыщи. Зато я тебя первачком угощу! - И она вынула из-за пазухи полбутылку, заткнутую бумажной пробкой.

- Не надо, не пью. Нельзя мне.

- Ну, не притворяйся!

- Сама, что ли, гонишь?

- Да ты что! Когда мне? В Полынках у знакомой купила. От ревматизмы хорошо натираться. Выпей, выпей, подкрепись, а то и с Машей-то не сладишь! - хмыкнула, стыдливо опустив голову.

- Душно у тебя, - уклончиво ответил Василий.

- А ты рассупонься, френч сыми!

- Ну уж ладно, для такой оказии выпью, пожалуй.

Она налила полный граненый стакан и подала ему. Василий долго, мучительно тянул, закашлялся, схватил огурец.

- Ну и питок из тебя! А я видела - прямо из бутылки пьют, сосут, как соску.

- Привычка нужна...

- Дома привыкнешь. Дядя Захар небось четверть припас.

Василий, морщась, съел огурец, поблагодарил.

- Ну и духота сегодня!

- Да ты сыми, сыми френч-то. Рассупонься.

- И то, пожалуй, разденусь. - Он снял френч, повесил его на спинку стула.

- Батя не заезжал к тебе?

- Все кривушинские заезжают. Всем нужна.

Василий долго расспрашивал, стараясь прогнать сон, но веки становились все тяжелее и тяжелее. И Парашка, как нарочно, разговорилась - прямо убаюкивает...

...Очнулся Василий от боли в переносице. Он спал, уронив голову на кисти рук. Испуганно вскочил на ноги, - проспал! Уже солнце лезет в окно! Быстро натянул френч, подпоясался.