Расплата - [11]

- Эх ты, батрацкая душа, чего робеешь? Хоть и спихнули твою заступницу-власть, да вить и мы тебе не чужие. Сколько лет тебя Сидор кормит - не гонит? Живи на здоровье, спасибо говори!

- И встаю и ложусь - за него молюсь, - буркнул Юшка, вынимая из-под сена кнут.

- Так где же, Вася, мне теперь Тимофея искать? - не скрывая радости, спросил Сидор.

- Да его все патрули знают! Спроси только. Вчера вечером я его к Парашке на извозчике проводил. Там краля его ждала. - И Карась доверительно мигнул Сидору.

- А ты што же не остался с ним? Свои, чай, - опустив глаза, спросил Сидор. Про кралю будто и не слышал.

- Приглашал он меня, да вить в городе улицы узкие. Разгулу нет. Мне большак милее! Муштра да козырянья мне печенку проели, хоть штопай! Сделал, говорю, вам, господа офицеры, уважение? Сделал. А теперь, говорю, пустите птицу на волю - крылья поразмять... Видишь, какой трофей везу? Пригодится! А изобидит кто - зови меня!

- И не отобрали? - с восхищением спросил Сидор.

- У кого? У меня? А Тимофей Сидорыч зачем у власти стоит? Он мне разрешил. Я свою власть в селе ставить буду!

Сидор молча покачал головой.

- Были свояки, а теперь - родичи! - захихикал Карась и сунул Сидору пухлую потную ладонь.

Карась взобрался опять на телегу и лихо потряс кулаком в воздухе:

- Петруха! Дай самую веселую! Гони, Прокопыч!

Повозки тронулись.

Сидор перекрестился, сел поудобнее.

- Слыхал, Юшка? Так што рано тебе из батраков уходить. Побаловали вас, и хватит! А то дармоедов разведется много.

Юшка молча принялся стегать лошадь и сердито дергать вожжами.

- Ты што это, анчутка, разошелся? Как свою лупишь!

- Сам поспехать велел. Простояли сколько.

- Не бей, тебе говорю! Теперь спешить некуда.

- Тпрр! - Юшка неожиданно резво соскочил с повозки. - На тебя угодить - легче уходить! Погоняй сам! Мать твою бог любил! - И быстро зашагал по дороге назад.

Сидор задохнулся от ярости.

- Ну, па-гади! Кобель обтерханный! В ногах валяться будешь - век обиду не прощу! Тимошка узнает - шкуру с тебя спустит! - И изо всей силы хлестанул Воронка по боку.

2

Перед глазами - высоко под потолком - светлое пятно, искрещенное железными прутьями.

Вечер или ночь? Время словно остановилось. Ожидание, одно ожидание заполняет мозг. Ожидание - чего? Смерти? Нет, освобождения!

Чичканов смотрит и смотрит на это светлое пятно под потолком, будто именно оно принесет радость свободы.

На мгновение в памяти всплывает противный хриплый голос конвоира: "Ленина вашего убили и вас всех прикончим. Вся Расея против вас пошла".

Чичканов отворачивается от светлого пятна к стене. Нет! Быть этого не может!

"А как у нас в Тамбове это могло случиться?" - спрашивает горький внутренний голос. Чувство какой-то еще не осознанной вины сдавливает сердце. Это чувство вселилось в него еще там, на балконе "Колизея", когда среди мятежников он увидел двух подпоручиков, которых отпустил под честное слово в день разоружения "ударников". А ведь тогда он многих отпустил на свободу. Зачем? Верил в их благородство? В их честность? Вот и расплата за ошибку...

Чичканов встал, зашагал по камере, тиская в кулаках обиду на самого себя за мягкотелость.

Неужели никто не успел сообщить в дивизию Киквидзе? Уже вторые сутки... Офицеришки могут всех расстрелять, почувствовав себя господами положения.

Снова - тяжелые шаги, снова - угрызения совести, снова - горькие раздумья. Будто случилось досадное недоразумение: сорвано серьезное совещание, люди отвлечены от очень ответственных дел. А дел - непочатый край! Родную Тамбовщину хоть выворачивай наизнанку и вытрясай из каждой щелки жадных торгашей, хитрых паразитов и дураков. Да, да, и дураков! Тех самых дураков, которым даже думать лень: куда толкнешь - туда и покатятся, как с горы. Через них и случилось все. Дали себя обмануть офицерам и краснобаям городской думы Шатова!

У двери камеры послышались шаги и разговор. Лязгнул в ржавом замке ключ.

Чичканов встал с нар, готовый ко всему. Сколько же сейчас времени? Оглянулся на светлое пятно под потолком.

- Эй, ты! Выходи! - крикнул кто-то сиплым голоском.

Чичканов подошел к двери.

В освещенном керосиновыми фонарями коридоре - обрюзгший старичок в помятой форме тюремного надзирателя. За ним, как истукан, - здоровенный детина с винтовкой.

Чичканов внимательно осмотрел старичка, потом его огромную связку ключей и улыбнулся:

- Где же это они тебя, дедушка, откопали?

- Шагай, шагай, не разговаривай! - взвизгнул старик. - Меня-то откопали! А тебя завтра и откапывать будет некому. Моли бога, что днем не кончили. Христово воскресенье было. Сам генерал вам, безбожникам, отсрочку дал, не велел ему праздник омрачать. Шагай, шагай!

- Да, плохи, значит, дела вашего генерала, - сказал Чичканов, идя по тюремному коридору.

- Не хуже твоих!

Около двадцать третьей камеры старик остановился, отстранил от двери часового и загремел ключами.

- Поближе к выходу, к расходным дверям. - Старик мстительно захихикал и, толкнув Чичканова в спину костлявой рукой, закрыл за ним дверь.

Из полутьмы навстречу Чичканову выступили трое.

- Товарищ Чичканов! - глухой голос Волобуева.