Расплата по чужим счетам - [3]

Посмотрев на разнежившихся на солнце Мирославу и кота, Морис взял книгу, которая с вечера дожидалась его в плетеном кресле, спустился по ступеням на лужайку и уселся с краю на ковре.

Мирослава немного подвинулась – располагайся удобнее.

Дона, конечно, тревожить ни в коем случае было нельзя, но места было достаточно, чтобы устроиться, не задевая кота.

– Как вы думаете, – спросил Морис, – у нас скоро снова появится работа?

– Скорее всего, да, – отозвалась Мирослава, – хотя я с удовольствием побездельничала бы недельки две. Тем более что деньги у нас есть…

– Может быть, съездить на Волгу? – спросил Морис. – День стоит замечательный, хотя купаться, конечно, еще рано.

– Мне нравится твоя идея, – отозвалась Мирослава.

Но не успели они подняться с ковра, как зазвенел колокольчик… Морис пошел узнавать, кто же к ним пожаловал, и скоро вернулся со следователем Александром Наполеоновым, или Шурой, как называли его друзья. С Мирославой и ее двоюродным братом Шура дружил с детства, а с Морисом успел подружиться после того, как Миндаугас стал работать в детективном агентстве.

Секрет был прост – Шура большой любитель поесть, и он просто не мог устоять перед кулинарными способностями Мориса. Но на этот раз он был явно не расположен к застолью, на нем вообще просто лица не было.

– Шура! – Мирослава вскочила с ковра, задев при этом случайно Дона, который пошевелил хвостом в знак неудовольствия, но хозяйка этого даже не заметила.

– Пойдем в дом, – сказала она Наполеонову.

Шуру усадили на кухне на его любимое место, поставили перед ним чашку чая и тарелку с пирожными «Наполеон».

– Рассказывай, что случилось, – сказала Мирослава.

– Я есть не хочу, – проговорил Шура, – а чаю выпью.

– С Софьей Марковной все нормально? – спросила не на шутку встревоженная Мирослава.

– С мамой? – вяло отозвался Шура. – Да…

И вдруг встрепенулся:

– А почему ты спрашиваешь?!

– Шура! Да ты же как в воду опущенный! Я тебя таким и не помню!

– Ох, ребята, у меня такое дело, – он махнул рукой.

Но от Мирославы отделаться общими фразами было невозможно, и она вытащила из Шуры все, что ему было известно.

Детективы склонились над фотографиями с места преступления. Брюки потерпевшего в районе молнии были залиты кровью, а лицо исказила гримаса из смеси изумления и боли.

– По-моему, это маньяк, – пробормотал побледневший Миндаугас. – Не может нормальный человек такое сотворить!

– У тебя есть какие-то версии? – обратилась Мирослава к Наполеонову.

– Пока никаких. На завтра вызвал свидетелей, может, хоть что-то прояснится, хотя сам я в это не верю.

– Понятно…

– А ты, Слава, что думаешь?

– Думать я буду, когда ты допросишь повторно свидетелей. А пока поешь, позвони Софье Марковне, скажи, что заночуешь у нас, и ляг отдохнуть.

– Вы куда-то собирались? – спросил Шура.

Мирослава нисколько не удивилась проницательности своего друга детства.

– Да, хотели на Волгу съездить.

– Так езжайте, мне Дон компанию составит.

Кот, услышав свое имя, бросил на Шуру благосклонный взгляд своих янтарных глаз и сладко зевнул.

– Да нет, – сказала Мирослава, – мы лучше все вместе ближе к вечеру съездим. Как ты на это смотришь, Морис?

– Положительно, – отозвался тот.

Шура благодарно кивнул и отправился в свою комнату, которая была закреплена за ним в доме Мирославы и называлась Шуриной или в шутку иногда «наполеоновской». Он разделся, постоял минут десять под теплым душем, а потом забрался в постель, пахнущую лавандой, и проспал три с половиной часа. Когда он спустился вниз, его уже ждал легкий перекус, после чего они вчетвером поехали на Волгу. За рулем «БМВ» сидел Морис, а Шура с Мирославой и Доном устроились на заднем сиденье.

Поставив машину на стоянку, они прошли по главной аллее Загородного парка и спустились вниз по лестнице. Дон все это время сидел на плече Мирославы. Пляж был безлюдным и казался совсем диким…

Жемчужная пена, шипя, накатывала на золотистый песок и с тем же тихим звуком откатывалась назад, пытаясь утащить с собой гладкие камушки и обрывки водорослей. Вдали колыхались лодки, мимо проносились катера. На горизонте вырисовывались горы. И все это целительно воздействовало на душу, располагало к успокоению.

О деле в этот вечер больше не было сказано ни слова. Мирослава с Шурой вспоминали, как они барахтались здесь во времена своего детства под присмотром Шуриной мамы или Мирославиных теток. А Морис просто задумчиво смотрел на реку и представлял, что видит перед собой Балтийское море…

Дон, подрыгав всеми лапами и избавившись от большей части песка, залез к нему на колени, прикрыл глаза и замурлыкал. Рука Миндаугаса стала машинально гладить шелковистую шерсть кота.

– Эх, как не хватает Витьки, – вздохнул Шура.

Мирославе тоже не хватало присутствия двоюродного брата, о котором она часто вспоминала и сильно скучала, но она ничего не сказала, перевернулась на живот и стала бросать в волны гладкие коричневые камешки. Мимо, на расстоянии всего нескольких метров, прошел прогулочный теплоход. Звуки музыки и смех долетели до берега.

Они и не заметили, как наступил вечер. Закат был настолько алый, что казалось, будто уходящий день накинул на плечи пурпурный плащ и, отвернув золотистый лик, не оглядываясь, бросил на воду горсть ослепительно переливающихся бликов.