Расплата - [60]

— Не сердитесь на нее, Уильям. Пожалуйста.

— Я и не сержусь, дружище. — Мягко улыбаясь, Билл покачал головой. — Но очень беспокоюсь и боюсь за нее. Во всем этом слишком много общего с нашими собственными актами и культами. Мне страшно видеть, как эта среда засасывает Кельтум.

— Знаю. — Сиди Бей чуть приподнял голову. — Может быть, она скоро сама все поймет и уйдет от них. — Он говорил и смотрел куда-то вдаль, в его взгляде было предчувствие, что это произойдет, когда его уже не будет. Только что погиб сын, и вот дочь ушла в мир, где ему никогда не будет места. — Пообещайте мне, Уильям, что всегда будете добры к ней.

— Буду, Сиди Бей, — кивнул Билл и сжал хрупкие пальцы старика. — Обещаю вам. — Он встал. — А теперь до свидания. Кельтум права, я очень утомил вас сегодня. — Билл помахал рукой и направился к двери. Мадам Бенгана тихо всхлипнула, подошла к нему, крепко обняла и долго не отпускала: ей не нужно было рассказывать на своем плохом французском, как она переживает, в каком она отчаянии, — все свои чувства она вложила в это объятие. Билл поцеловал ее в щеку и осторожно разжал ее руки. — До свидания. Берегите его. — В глазах защипало. Он повернулся и пошел к двери.

У самого выхода какой-то звук привлек его внимание, он обернулся: Кельтум стояла за дверью спальни, выходившей в тесную прихожую, и вызывающе смотрела на него. Их взгляды на мгновение встретились, она резко повернулась и исчезла в спальне, но Билл успел заметить слезы в ее глазах.

— Будьте ласковы с ними, Кельтум, пожалуйста! — тихо попросил он, стоя у захлопнувшейся двери.

Он вышел из полумрака магазина на залитую солнцем улицу и остановился. Прищурился, словно яркий свет ослепил его, огляделся вокруг и не увидел поблизости никакой опасности. Ни подозрительных зевак, ни машин с работающим двигателем, стоявших у обочины тротуара. Это его успокоило, и он быстро пошел по улице. Его смущало выражение лица Кельтум в тот момент, когда она отталкивала его от отца. Странный, тревожный, беспокойный взгляд. В ее глазах вовсе не было ни ненависти, ни даже пренебрежительного презрения. Он ясно понял, что это были глаза фанатички, и сердце его сжалось.

Не замедляя шага и чувствуя отвращение к самому себе за то, что ему приходится это делать, он вошел в магазин с большой витриной, протиснулся сквозь толпу женщин, небрежно рассматривавших образцы тканей кричащих расцветок. Билл повернулся и, прячась между рулонами ткани, оглядел улицу. Никто ничем не закрывался, никто вдруг не отвернулся к витринам обшарпанных лавок, чтобы с внезапным интересом разглядывать дешевые кухонные принадлежности. Слежки не было. Тогда он вышел из магазина и медленно, словно праздный гуляка, зашагал по улице, высматривая свободное такси.

12

Час спустя такси, исколесившее полгорода, остановилось на улице Галилея. За этот час Билл дюжину раз прокрутил в голове создавшуюся ситуацию, но только совсем запутался в своих чувствах, словно блуждая в каком-то чужом кошмаре. Отказаться выполнить просьбу Сиди Бея? Об этом не могло быть и речи: слишком многим он обязан семье Бенгана, да еще и Ахмеду отказал в помощи. Но если так, это значит, что он оказался один, без всякой поддержки, против неизмеримой мощи сил, которым ничего не стоило так же приструнить весь журналистский корпус, как они сделали с полицией. Телефонные разговоры прослушивались, за всеми его действиями следили, даже избили средь бела дня. Могли и убить, причем совершенно безнаказанно. А помочь ему могли только Кельтум и Лантье, но у них в этом деле были собственные интересы. Кельтум, подзуживаемая Бухилой, желала только одного — чтобы он первым же самолетом убрался в Америку. А что касается Лантье, то в его шахматной игре он был просто пешкой.

Билл расплатился с таксистом и внимательно оглядел улицу: не стоит ли машина с работающим двигателем, готовая в любой момент въехать на тротуар и раздавить его? Нет ли среди немногочисленных прохожих атлетически сложенного мужчины, от которого ничего хорошего не жди… Не заметив ничего подозрительного, он вышел из машины и быстро зашагал к парадному входу. И пока он шел — ни в чем не повинный человек на почти безлюдной парижской улице, охраняемой полудюжиной полицейских, и все же с чувством крайнего напряжения, — его не покидало внезапно возникшее ощущение: словно кто-то разглядывает его через увеличительное стекло, как в том извращенном мире профессиональных разведчиков, среди которых он когда-то работал. Помешанные юнцы, почти дети, для которых жизнь, не приправленная интригами и увертками, не представляла никакой ценности…

Билл открыл застекленную дверь, вошел в вестибюль и остановился, чтобы перевести дыхание. Через восемь дней он должен открыть выставку Чарли Бреннера, и сейчас ему необходимо быть там и готовить экспозицию. Соланж, должно быть, уже с ума сходит от беспокойства. Она была не против поработать с вдовами директоров страховых компаний и женами уолл-стритовских дельцов, знала толк в этом деле, умела очаровать и незаметно навязать им свой вкус, но впадала в шок при одном только упоминании о необходимости самой, без чьей-либо помощи, организовать выставку. Максимум два дня он еще сможет пробыть здесь, больше не выдержит. А потом позвонит Лантье, передаст ему все добытые сведения и улетит в Америку.