Расплата - [14]
— А под каким приемлемым предлогом я мог бы запретить ее? — Вадон откинулся на спинку стула с хорошо разыгранным раздражением. — Де Медем пообещал, что демонстрация будет мирной, и сдержал свое слово. Господи, да вы же сами все видели. Разве это была толпа горлопанов, размахивавших свастиками? Приличные мужчины и женщины, воспользовавшиеся своими правами. Кажется, в нашей стране это не возбраняется? — Он вгляделся в безучастные лица и тяжело вздохнул. — Знаете, что мне все это напоминает? — Он помолчал. — Демонстрации, возвратившие к власти генерала де Голля.
— Ха! — насмешливо фыркнул Потра. — Вы делаете успехи, Вадон. Уж не пытаетесь ли вы сравнивать фашистскую дешевку с генералом де Голлем?
— А он и не думал никого ни с кем сравнивать. Правда, Вадон? — еле слышно спросил президент.
Вадон густо покраснел, а Потра расхохотался — грубо, вульгарно.
— Я действительно никого ни с кем не сравнивал, — забормотал Вадон, снова вскочив на ноги. — Но скажу, что вам всем следует быть готовыми к еще более ужасным беспорядкам. Полиция и службы безопасности работают на пределе и даже за пределами своих сил. У нас нет никакой возможности следить за каждым проклятым арабом, поселившимся в нашей стране. Мы держим под колпаком только их верхушку, и они это прекрасно знают. Никто из них вчера не вылезал из своей дыры. Даже по телефону они теперь не переговариваются — общаются только с глазу на глаз или через курьеров.
— А вот о Лиге, мне кажется, вы не столь хорошо осведомлены, — негромко заметил президент.
— Сейчас арабы его гораздо больше интересуют, — снова расхохотался Потра.
Вадон почувствовал головокружение, словно в него угодили камнем. По меньше мере дюжина различных выражений неуловимо сменилась на его лице. Он вцепился в спинку стула, долго не мог выговорить ни слова, лицо его побагровело.
— Я вам уже все доложил о том деле, — произнес он наконец, стараясь говорить со спокойным достоинством. Он взял себя в руки, лицо приобрело нормальный цвет. — Сотню раз уже рассказал и повторил каждому из вас, прессе и Бог знает кому еще, что я был фактически незнаком с тем человеком. Встречался с ним самое большее пять-шесть раз. Мне казалось, что он не пропускал ни одного благотворительного празднества или вечеринки. Я не мог избежать встречи с ним. Половина из вас, возможно, попадали в подобную ситуацию. — Странное, напряженное выражение исказило его лицо. — Вы все это прекрасно понимаете. Наше положение обязывает нас общаться с людьми, которые не всегда нам приятны. И никуда от этого не денешься. Он отличался от трех дюжин других посетителей, которых мы принимаем в течение дня и пожимаем им руки, только тем, что был арабом. Иммигрантом. Он, видно, вообразил, что это давало ему какое-то преимущество — словно он был каким-то полномочным представителем всех своих сородичей. Эдакий самозваный лоббист, защищающий их интересы. — Он снова махнул рукой в ту сторону, где несколько минут назад стоял телевизор. — Из всех занудных просителей, с которыми мне приходилось иметь дело, он, по-моему, был одним из самых настырных. Беспрестанно звонил мне по телефону. Я не мог принять его в министерстве, и он взял моду досаждать мне в помещении моей партии. Являлся туда по разным поводам, ходатайствовал за них. — Он скривил рот. — Понятия не имею, что он вообразил о себе. Если бы не это его гипертрофированное самомнение, он был бы просто ничтожным арабом-гомосексуалистом. — Неожиданная грубость покоробила слушателей, двое из них насмешливо переглянулись. — Вот кто он такой! Ничтожный араб-гомосексуалист, который не смог по-человечески распорядиться своей жизнью. — Последние слова Вадон произнес с такой страстной горячностью, что чуть не задохнулся.
— Благодарю вас за содержательную речь, Вадон. — Полуулыбка появилась на здоровой стороне лица президента. — Мы уяснили себе ваши взгляды на арабов. И на гомосексуалистов тоже, если на то пошло. А теперь давайте подумаем, что следует предпринять, чтобы двадцать пятого числа не повторились вчерашние безобразия. А то получится нехорошо. Пригласили израильского премьер-министра праздновать пятидесятилетие освобождения Франции от германского фашизма, а покажем ему уличные разборки наших собственных, доморощенных нацистов. Вы со мной согласны?
Яростью вспыхнуло лицо Вадона в ответ на высказанную президентом спокойным голосом язвительную иронию, но он сдержался и взял протянутое ему Фабром досье.
— Все подготовлено.
Вынул из папки лист бумаги с машинописным текстом, встал и начал читать:
— В течение последних пяти дней весь район Елисейских полей закрыт для проезда всех без исключения транспортных средств. Это было сделано без предупреждения.
— Кому вы это рассказываете! — проворчал кто-то из присутствующих. — Нам-то вы могли сообщить. Чтобы добраться до своего управления, я потерял целых два с половиной часа.
— Никого не предупреждали, — снисходительно усмехнулся Вадон. — Чтобы террористы не опередили нас и не натворили дел.
— Уж не думаете ли вы, что кто-то из нас является членом шайки террористов? — насмешливо поинтересовался тот же чиновник.
