Расплата - [112]
Возвращаясь назад, к Кельтум, он остановился, чтобы купить утренние газеты, и, когда отходил от киоска, увидел, как луч восходящего солнца пробился сквозь лилово-серое облако и огромный небоскреб на Монпарнасе на какое-то мгновение засиял, словно золотой замок. У Билла перехватило дыхание. Он представил себе, как Ахмед, кувыркаясь, падал из одного из этих ослепительно сверкавших окон. Ужасная картина сменилась воспоминаниями из их удивительно долгой и верной дружбы.
Такое случается иногда с людьми со счастливым прошлым. Дружба, завязавшаяся в юности, длится всю жизнь и выдерживает все невзгоды. И в те далекие годы, когда Билл жил в Париже, и потом, когда Ахмед приезжал к нему в Нью-Йорк, они, лишенные природой братьев, были близки, как братья. Они все делали вместе: учились, играли в теннис, отдыхали на взморье, гуляли с девушками. Билл улыбнулся, вспомнив, каким успехом пользовался Ахмед у американских девушек.
Никому и в голову тогда не могла прийти мысль, что Ахмед станет гомосексуалистом. Его застенчивость, прекрасные манеры, готовность выслушать, а не просто поболтать очаровывали женщин, и они влюблялись в него. Его наклонности начали проявляться только после возвращения в Париж и знакомства с элитой. Но в глазах Билла он всегда оставался верным, забавным и мудрым другом.
Только один человек, казалось, стеснялся своего греха — сам Ахмед. Даже когда он только начал предаваться этой страсти в обществе манерно-изысканных снобов, ему не давало покоя чувство вины. Он осознавал, что позорит свою семью, лишает отца счастья обрести долгожданных внуков, порочит честное имя Кельтум. Чтобы как-то компенсировать это, он осыпал сестру дорогими подарками, но она отказывалась от них, и это повергало Ахмеда в отчаяние.
Биллу вдруг стало ясно, почему Ахмед позволил Кельтум втянуть себя в орбиту Бухилы. Для читателей «Вог» и «Жур де Франс» Ахмед был человеком, обласканным успехом: богатый, знаменитый, его фотографировали на всех престижных приемах, попасть на которые было для них верхом желаний. У тех же, кто знал его близко, о нем сложилось совсем другое мнение: хрупкий, чувствительный, уязвимый человек. И можно было легко понять, почему его потянуло к яркому факелу ислама, который зажег Бухила: он надеялся, что идеи имама заполнят пустоту в его душе, а Кельтум благодаря ему утвердится в своем выборе. И, возможно, он снова заслужит ее уважение.
Билл вернулся в парк. Кельтум сидела, застыв в той самой позе, в какой он оставил ее. Выжидательно посмотрела на него: лицо ее осунулось, горе и усталость исказили черты. Билл уселся и покачал головой.
— Напрасно потерял время. Полиция взялась и за моих друзей. Жиль был не один. Его пытались заставить завлечь нас в ловушку. Ему удалось предупредить меня. Надеюсь, они не слишком навредят ему. Бедняга был страшно перепуган.
Закусив губу, чтобы не разрыдаться, Кельтум смотрела в землю невидящим взором. Билл дотронулся до ее руки.
— Кельтум, я знаю, что вам это не понравится, но нужно, чтобы вы пошли со мной в гостиницу.
С трудом передвигая ноги, глядя прямо перед собой, она шла рядом с Биллом, пытавшимся поймать такси. Где-то вдали, на юге, завыли сирены. Звук приближался, усиливался. Воздух наполнился жуткой какофонией. На этот день Бухила назначил демонстрацию в одном из безлюдных «спальных» районов, окружавших город. Жара и духота, видно, хорошо подогревали недовольство. Билл мрачно усмехнулся: эта заварушка и вечерний парад, возможно, отвлекут от него солдат ОРБ и полицейских, наводнивших город. По крайней мере до завтра. Уж хотя бы за это следовало возблагодарить Бухилу.
— Слава Богу, гитлеры возникают только один или два раза в столетие. — Президент с лукавой улыбкой оглядел собравшихся. — Мне иногда кажется, что завоевать победу было гораздо легче, чем теперь праздновать ее. Разве не так, Вадон?
— Я буду несказанно счастлив, когда мы сбудем с рук Брукнера, — вскинул голову Вадон. — Честно говоря, пятьдесят лет — очень большой срок. Мы не можем так долго жить прошлым.
— Да, уж вы-то мечтаете об этом, — загоготал Потра.
Вадон пропустил это замечание премьера мимо ушей.
— Могу только сказать, что моему ведомству хватает неотложных дел, а приходится отвлекать такое количество людей и сил на этого гнусного господина Брукнера! Например, Бухила со своей бандой прямо сейчас заварил кашу в Монруже; у меня в городе несколько тысяч человек, но я бессилен справиться с ними! Почему? — с драматическими интонациями в голосе спросил он, повернувшись к президенту и глядя на него в упор. Тот сидел с тонкой улыбкой на лице, прикрыв глаза. — Да потому, что, согласно полученным инструкциям, я почти всех их бросил на охрану парада и для обеспечения безопасности Брукнера. — Он снова помолчал. — И скажу вам вот что, господа. У меня нет ни малейшего желания стать мальчиком для битья из-за того, что может случиться сегодня. Как только кончится это барахтанье в ностальгии, я примусь за Бухилу. Пора его остановить — сейчас, пока он не разнес всю страну в щепки. Мы должны избавиться от него.
— Достаточно, — пробормотал президент. — У вас есть конкретные предложения?
