Расплата. Цена дружбы - [5]

Соне стало страшно. Она крепче притиснула Нинку. Дочка охрипла от крика и теперь надсадно кашляла. Гарь ела глаза.

«Ну, и куда теперь? – думала Соня. – Может, домой вернуться, пока все не образуется?» — Как едва ли не каждый обыкновенный человек она еще верила в то, что все вскоре встанет на свои места, подтянутся наши, и надают «поджигателям войны» по мягкому месту. Потому как «…несокрушимая, родная армия…» из популярной в войсковых частях строевой песни кому угодно Кузькину мать покажет, причем на его же территории. Бесноватому Фюреру в том числе.

– Твой где?! – крикнула в ухо соседка, жена капитана Головлева. Она уже около четверти часа была вдовой, хотя пока об этом не знала. Капитан догорал в ЛАГГе, спрессованный между бронеспинкой и мотором.

– Григорий на аэродром поехал, – сказала Соня. – А твой!

– Значит, с моим вместе. Юрка сразу туда рванул. Сапоги дома забыл.

– Сапоги? – переспросила Соня, и тут, через гул и шипение пожара, через крики солдат и командиров донесся сухой треск выстрелов.

– Что это? – сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

– Где? – переспросила капитанша. Ее слегка контузило при налете, и слух не восстановился вполне. – Стреляют?! Где стреляют?!

Темп стрельбы нарастал. Теперь ее услыхали и другие люди. Повернули головы в сторону выстрелов, став похожими на героев известной картины Карла Брюллова «Последний день Помпеи». А потом с околицы долетел металлический лязг десятков, если не сотен, гусениц.

– Танки! – истошно завопил кто-то. Люди бросились врассыпную.

– Без паники! – крикнул начштаба и дал пару выстрелов в воздух. На фоне нарастающего грохота его пальбу навряд ли кто услыхал. Соне почудилось, что они с Нинкой остались одни. Что все давным-давно убежали, а у нее ступни прилипли к земле. Как в кошмарном сне. Затем известковая стена одной из казарм обвалилась и, в поднявшемся облаке пыли Соня увидела танк. Его хищный бронированный корпус казался свинцово-серым, люки были задраены, а за башню зацепилась сетка металлической солдатской кровати. Потом она отвалилась. Башня сделала пол-оборота. Ствол пушки дрогнул и изрыгнул пламя. Грохот долетел до Сони через секунду и она, на мгновение, оглохла.

– Что ты стоишь, дура?! – капитанша потащила Соню за угол. – К лесу! К лесу бежим!

Соня помчалась со всех ног, прижимая Нинку к животу. Женщины пронеслись улочками обреченного военного городка. Дальше простиралось поле, а метров через пятьсот начиналась березовая роща с вкраплениями сосен и осин. Позади не утихала стрельба. Немецкие танки остановились, пропустив вперед пехоту. Солдаты караульного взвода и отдельные летчики отстреливались из-за домов, но были в считанные минуты сметены. Летчики сильны в облаках, а пехота – царица полей. Одна из танковых рот отклонилась, чтобы покончить с аэродромом. Танки таранили лбами беспомощные на земле истребители, довершая учиненный бомбардировщиками разгром. А затем, обогнув городок с востока, замкнули кольцо окружения.

Командир истребительного полка, пара офицеров и дюжина бойцов засели в штабном бараке, пылающем с четырех сторон. Когда их осталось только трое, а патроны и гранаты вышли, раненый в обе ноги командир поблагодарил подчиненных за службу и истратил последний патрон на себя. Старлей и старшина, не сговариваясь, шагнули из руин, задрав руки.

Соня и капитанша подбегали к опушке, когда сзади хлестнул пулемет. Капитанша, охнув, повалилась лицом в траву. Соня тоже упала, едва не раздавив Нинку. Над головой провизжали трассеры. Стрелок фашистской бронемашины выпустил по беглянкам десяток пуль и повел стволом дальше, удовлетворенный проявленной меткостью. Фигурки исчезли в колосящейся ржи. Соня, лежа, обернулась к капитанше, и прикрыла ладошкой рот.

– Ой, Господи, – всхлипывала она, по-пластунски пробираясь к лесу. Ребенка пришлось волочить, как рюкзак. Нинка, естественно, зашлась в плаче. – Заткнись, дура! Заткнись!

Вскоре они были под спасительной сенью деревьев. Ощупав ребенка и убедившись, что руки-ноги целы, Соня пошла через чащу. Не соображая, куда. Лишь бы подальше от фашистов.

Под внезапным сокрушительным ударом любой армии приходится несладко. Красная не стала исключением. Войска откатывались неорганизованными потоками, спонтанно огрызаясь на напирающих фашистов. Штабы утратили связь и управление, царили неразбериха и паника. Противник прочно владел инициативой. Танковые клинья рвали наспех организуемую оборону. В небе господствовало Люфтваффе.

* * *

Около шести утра, 22 июня, по раздолбанному проселку, километрах в сорока от границы, катила советская полуторка, выкрашенная в цвет хаки. Водила, новобранец с лицом десятиклассника, крепко держался за баранку, не спуская глаз с дороги. Справа от водителя сутулился командир, ерзая ягодицами по лавке.

– Давай, Снижко, давай! – подгонял время от времени командир. – Жми! Пока они нас тут не захлопнули, как крыс в мышеловке.

– Жму, товарищ старший лейтенант, жму!

Положение было отчаянным. Немецкая моторизованная колонна, судя по издаваемому рыку, двигалась параллельным курсом, только немного южнее, постепенно забирая к северу, и вопрос состоял в том, успеют ли они прорваться к своим или наткнутся на немецкие бронемашины. Последнее означало либо смерть, либо плен, а в плен красноармейцам сдаваться не положено, а командирам тем паче. Как там выдумали в ЦК, русские не сдаются, так что ли?