Расписание - [3]

Не знал, разумеется, куда ехал, но знал, на что шел.

Прежде всего, все заросло. На месте нашего домика рос шиповник с выбеленными дождем розовыми лепестками. Маршруты прежних тропинок невозможно было вычислить - на их месте шла своя, лесная, лужаечная жизнь. А ведь была в них продуманная, ногами и годами образовывающаяся целесообразность, которую я когда-то хотел оставить в наследство сыновьям.

Пахли неизвестно как зашедшие сюда сирень и жасмин - под их тенью давно погибла не слишком старательно возводимая нами клубника.

Шашлычное пепелище нашел по огромному, принимавшему на себя ветер кусту лопухов. Это не лопухи, подумал, это слоны непримиримо сошлись лоб в лоб и трясут своими ленивыми ушами. И тут же устало: "Ах, оставь! К чему плести новые мифы? Тебе здесь не жить".

Что правда, то правда. Может быть, именно это, а вовсе не предательство пейзажа рождает в паломнике грусть. Потому и воображение не созидательно. Ему все представляется, что какой-то пачкун замазал дилетантским наброском шедевр старого мастера. Хочется соскрести и открыть миру то, первозданное.

Но кому-то некогда хотелось и твое "первозданное" соскрести как подделку, не так ли? С другой стороны, то, что ты видишь сейчас, возможно, является творением нового гения, и работа еще не закончена, однако в веселом соавторстве тебе отказано, и грусть по этому поводу рождает зависть и ревность.

Так примерно размышлял я, направляясь к станции. И всякое новое соображение не наполняло смыслом, а, напротив, опустошало душу, лишая ее какой бы то ни было личной перспективы.

Почти вровень со мной, лениво взрыхляя дорогу, шла немолодая дама со своим спутником. Глаза дамы придерживались давно задуманного выражения брюзгливой умудренности и при этом какого-то джульеттомазиновского удивления. Она то и дело накручивала на палец длинный локон, который норовил попасть ей в глаз.

Мужчина сопровождал ее, не отвлекаясь, впрочем, от движения своих парусиновых штиблет, как будто боялся, что они вот-вот что-нибудь без его ведома выкинут.

- Каждое утро я начинаю с газет, - говорила дама. - Не понимаю, как люди живут без новостей. Так можно и конец света когда-нибудь пропустить.

- Ну, это вряд ли, - улыбнулся мужчина.

- Не ухмыляйся, пожалуйста. Во всяком случае, о нашей текущей жизни, поверь, я знаю чуть больше, чем ты.

"Что за тоска, дядя! - подумал я. - Клянусь, дома их ждет не менее трех кошек и хотя бы один питон".

- Да, - продолжала домохозяйка, - раньше сочиняли оперы "Жизнь за царя", а сегодня пишут детективы "Жизнь за квартиру".

- Жилищный вопрос их испортил, - как бы про себя сказал мужчина.

- Не надо цитировать! - вскрикнула женщина. - Цитировать я сама умею.

Она явно набирала темп, и, сохраняй я прежний шаг, мне, возможно, удалось бы узнать причины наших бед, а также глубоко продуманный план выхода из кризиса, но я, пользуясь относительной молодостью, прибавил хода.

И тут же почувствовал, как стало легче дышать. Казалось, еще мгновение, и я пойму, о чем говорят между собой кусты и деревья. В юном малолетстве я бы непременно придумал что-нибудь за них, но сейчас мне было достаточно этой мелькнувшей возможности.

Вечерние улитки выползли на дорогу, таща за собой свои легкие домики. У улиток были глаза. Со стремительной осторожностью убегающего я обходил их, чтобы не наступить.

Как восхитительны дураки! Как сокрушающе убедительно их занудство и прицельно непопадание!

На пути встретился обгоревший скелет некогда роскошного кафе. Так ему и надо, весело подумал я.

В ларьках, забывших запах овощей, кто-то выбил стекла. Зимой они, видимо, заполнятся снегом, если до того и их не подожгут.

Человек не может долго созерцать запустение. Вид запустения рождает в нем агрессию. Я был с теми, кто бросал камни.

Огромные, наполовину обработанные валуны лежали на поляне. То ли останки разрушенного финского фундамента, то ли материал для строящегося дома. На камнях сидел паренек с книжкой и потягивал из бутылки пиво.

Недалеко от камней, под сосной вырос шалаш. Строителей не смущало, что он построен на скрещении двух дорог.

Вот еще один закон: даже на пустыре человек стремится обустроить, украсить, огородить место своего нынешнего пребывания. Пусть первым таким интимным островком будет шалаш на скрещении дорог - жизнь рано или поздно возьмет свое.

А вон за той оградой горит мангал. Дым заполняет мокрые кусты. За накрытым прямо в саду столом сидят люди в плетеных креслах.

Некогда обреченные классы вершат свою жизнь посреди новых развалин. Хоть сейчас переноси эти кресла на сцену в какую-нибудь из пьес Чехова или Горького. "Где такие продаются?"- подумал я. Мысль для чисто эстетического созерцания была, пожалуй, слишком прагматичной. Но в этом тоже ощущалась характерная особенность обстоятельств времени и места. Разве пришла бы мне в голову такая мысль еще лет десять назад?

Пейзаж изменился, да. Раньше в магазине было полно вин "плодово-выгодных" (фольклор!) и прочей "бормотухи" (тоже фольклор) - теперь одна минеральная. Зато работает круглосуточный магазин с баром - пей культурно до утра - не хочу. Главной же проблемой было пиво. Мужики с утра занимали очередь у единственного ларька, разминая в руках сухую воблу. Сейчас колонки с пивом через каждые пятьсот метров.