Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 1 - [105]
Ривкины волосы — совсем белые, уложенные ровной, очень густой, до плеч подстриженной гривой, делали ее полноправным джунглей обитателем.
— Ничего. Помиритесь, — грузно усаживаясь на скрипящий табурет при входе, из-за тесноты двумя ножками стоявший в коридорчике (гостевой трон — расшатанный стул со спинкой — накрытый тканым протертым полотном — отдав Елене), Ривка уже вошла в свой привычный уютный, миротворческий, успокоительный настрой. — Три к носу — все пройдет. Ну, рассказывай! Как ты живешь?
Елена вдруг, услышав это «помиритесь», с невыносимой грустью подумала: «А с Цапелем-то мы, наверное, уже не помиримся никогда. Какой ужас. «Никогда» — какое ужасное слово. Как бы сделать сказанное несказанным? Но ведь сказал-то он это не просто так — это, как-то, наверное, часть его мира, который я совсем, совсем не знаю… Как же он мог…» Чудовищная необоримая нежность к нему, помимо ее воли летевшая из сердца волной, наталкивалась, где-то в воздухе, на столь же чудовищный, грубый, железобетонный волнорез, им же воздвигнутый.
— Ну? Расскажи как у тебя дела? Как в школе? Как отметки?
Ривка явно считала ее еще ребенком, чуть ли не первоклассницей, по старой памяти.
— Ривка Марковна, а как вы думаете, можно ржавым гвоздиком починить зубы? — выдала Елена, сглотнув подступившие вдруг слёзы, и заставив себя спрятать невольный всхлип за нервным смешком.
— Не знаю, девочка, — с той же ровной бездумной кротостью ответила Ривка. — Я проблему с зубами решила пару лет назад радикально и навсегда. А что, у тебя зубы болят, девочка?
— Да, что-то разболелись… — ухватилась за идиотский предлог Елена, чувствуя, что еще секунда в этом сострадательном тепле этой идиотски-расслабляюще действующей заросше-пыльной кухни — и разревётся.
— То-то я смотрю, ты вся сама не своя! — вскочила, от испуга за нее срываясь на визг, Ривка. — Анальгину? Там вверху, на полке…
— Не поможет, спасибо… Может, это от холода… Да, да, наверняка от холода… Уже лучше… Почти прошло… — всхлипывала Елена, закрыв лицо ладонями.
— Чаю, чаю… вот — я заварила крепкий, как вы с мамой любите, — Ривка, с панической быстротой совершив несколько смелых рокировок чашечек, блюдечек и розеточек на крошечной доске столика, поставила внезапный мат заварочному чайнику, и принялась, стоя, плескать ей чай в крохотную же, неудобную (зато тоже парадную — не расколотую) татарскую какую-то белую пиалу. — Дай-ка мне лимон из морозильника!
— Из моро…?! Ривка Марковна, да кто ж лимон в моро… — открыв, не вставая из-за стола, морозилку, Елена обомлела: забито все было, как на случай ядерной войны: смороженный батон хлеба за тринадцать копеек; сплющенные кишки в целлофановом пакете из чрева венгерской курицы; накромсанные куски печенки; сморщенная, в скомканной бумажке четвертушка дрожжей — и это только крайний, почти вываливающийся из морозилки, слой. — Да что это у вас тут, Ривка Марковна?!
— Ну что ты надо мной смеешься… А если со мной что-нибудь случится? А если я на улицу несколько дней выйти не смогу?
— Но вы же можете мне в любой момент позвонить!
— А если телефон работать не будет? А потом — ты же знаешь, я не люблю никого обременять…
Елена прекрасно знала, что из родных Ривки Марковны, двоюродных, троюродных, четвероюродных, десяти-киселе-юродных, некогда многочисленных, именовавшихся в ее рассказах по ярким, небывалым, запоминающимся именам, в Москве не осталось никого: кто сумел сбежать за границу, а кто — и на тот свет, бросив Ривку на этом свете, как ненужную старую мебель, которую, из-за грузности, трудно было бы перевезти в любом из упомянутых направлений. И, со смерти мужа, Ривка, бездетная, до жути одинокая, пребывала в какой-то обреченной кроткой меланхолии — оживляясь, только когда приходил кто-то из прежних учеников.
В школе ей доверяли вести только продлёнку и первые классы — и им-то Ривка и дарила всю свою любовь — и за не рожденных, из-за наследственной болезни, детей, и за не выращенных внуков: аккумулировав, казалось, всю любовь мира, сторицей компенсируя им неизбежно поджидающее их за углом моральное уродство всех остальных школьных грымз.
Добираться до работы, с ее горбом и отекающими ногами, становилось все тяжелее. А всё равно — в школе она была единственным без оговорок добрым ископаемым существом, хоть и беспомощным, и, даже те, кто учился у нее двадцать лет назад, то и дело, зайдя в школу, бежали к ней погреться под крылышко на второй этаж — даже и не подозревая, наверняка, однако, о ее панических залежах в морозильнике.
— А на верхней полке… Да нет, в холодильнике — посмотри, там, в глубине, за маслом — кое-что, что ты любишь… — счастливо курлыкала Ривка.
И Елена уже даже и не глядя знала, на что сейчас наткнется ее рука: домашней, ручной, Ривкиной выделки яблочная пастила — или «яблочный сыр» как его называла сама Ривка — из спрессованных, мраморным плотным слоем скатанных яблочных ожимок с сахаром.
Раскрутить Ривку на рассказы о себе было неимоверно трудно.
— Да что рассказывать… — отмахивалась она обычно, явно считая себя каким-то таким недостойным, потерянным, напрасным, предметом, о коем и говорить не стоит.
Я проработала кремлевским обозревателем четыре года и практически каждый день близко общалась с людьми, принимающими главные для страны решения. Я лично знакома со всеми ведущими российскими политиками – по крайней мере с теми из них, кто кажется (или казался) мне хоть сколько-нибудь интересным. Небезызвестные деятели, которых Путин после прихода к власти отрезал от властной пуповины, в редкие секунды откровений признаются, что страдают жесточайшей ломкой – крайней формой наркотического голодания. Но есть и другие стадии этой ломки: пламенные реформаторы, производившие во времена Ельцина впечатление сильных, самостоятельных личностей, теперь отрекаются от собственных принципов ради новой дозы наркотика – чтобы любой ценой присосаться к капельнице новой властной вертикали.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу вошли две пьесы: «Дом на волне…» и «Испытание акулой». Условно можно было бы сказать, что обе пьесы написаны на морскую тему. Но это пьесы-притчи о возвращении к дому, к друзьям и любимым. И потому вполне земные.
Странная история о странном месте под названием Лаэрен, населённом странными персонажами, которые играют в не менее странные игры — ЖЕСТОКОСТЬ, ИНФАНТИЛЬНОСТЬ, ОДИНОЧЕСТВО. И в этот мир попадает наша героиня, которой предстоит создать свою игру — ИСТИНУ — и понять, так ли необычны окружающие ее или просто скрывают то, что хочет скрыть любой, вычеркнуть из своей жизни. У каждого свой мир. Своя история. Откройте для себя Лаэрен.
В книге несколько циклов. «Африканский капкан» — добротная проза морской жизни, полная характеров, событий и самого моря. Цикл «Игра» — вариант другой жизни, память о другой стране, где в дебрях слов о демократии и свободе, как на минном поле — взрывы и смерть одиноких душ. Цикл «Жажда» — рассказы о любви. Подкупает интонация героев: звучит ли она в лагерном бараке или из уст одесситки и подгулявшего морячка. А крик героини: «Меня томит жажда радоваться и любить!» мог бы стать эпиграфом книги.
Есть много в России тайных мест, наполненных чудодейственными свойствами. Но что случится, если одно из таких мест исчезнет навсегда? История о падении метеорита, тайных озерах и жизни в деревне двух друзей — Сашки и Ильи. О первом подростковом опыте переживания смерти близкого человека.
История о том, как медиа-истерия дозволяет бытовую войну, в которой каждый может лишиться и головы, и прочих ценных органов.
Кира ворует деньги из кассы банка на покупку живого верблюда. Во время нервного срыва, дома раздевается и выходит на лестничную площадку. За ней подглядывает в глазок соседка по кличке Бабка Танцующая Чума. Они знакомятся. Кира принимает решение о побеге, Чума бежит за ней. На каждом этаже им приходится вместе преодолевать препятствия. И как награда, большая любовь и личное счастье. Эта история о том, что в мире много удивительного, а все светлые мечты сбываются. Все герои из реальной жизни.