Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 1 - [100]
— Да? А я-то думала!
— Нет, ну что ты всё преувеличиваешь: мы же просто прогуляться! Радостное настроение! Все вместе! Праздник!
— Какой праздник, мама?! Очнись! На косточках миллионов людей плясать?
Омерзение от материнской выходки уже просто перехлестывало всякую меру. И если бы Елена не знала прекраснейше — по материной судорожной веселенькой оторопи, — что единственная причина — истерический страх за дочь, — то вообще бы немедленно из-за этого просто сбежала из дома — с Цапелем или не с Цапелем, не важно.
Вскоре мать (видя, что свидания Елены продолжаются) уж и совсем исподличалась: в один из дней позвонила ей по телефону и лживо-беззащитным растерянным голоском попросила срочно привезти ей в институт «забытую», и срочно понадобившуюся, амбарную тетрадь с лекциями. И когда Елена, уже договорившаяся с Цапелем о свидании, не имея ровно никакой возможности перезвонить ему и сказать, что задержится, волнуясь, страшно опаздывая, тетрадь матери все-таки по дороге завезла (как в плохом водевиле, столкнулась при входе в институт со студентом-ухажёром, мозолившим ей глаза летом: торчал возле самых дверей, как будто караулил ее — Елена даже заподозрила не подговорила ли его Анастасия Савельевна; пришлось здороваться и говорить, что очень, очень спешит) и, запыхавшись, поднялась к Анастасии Савельевне на третий этаж чудовищного, тоскливого стекло-бетон здания института — Анастасия Савельевна, с фальшивой благодарностью, нервно провожая ее обратно, вниз, из кабинета, обманным путем заманила ее («Зайдем поздороваться на секундочку!») в кабинет к замдиректорше по воспитательной работе: большая, очень коротко стриженная, пергидролевыми перьями расцвеченная, циничная, уверенная в себе, с выхоленным двойным тяжелым подбородком и увесистыми бульдожьими брылями по бокам, и с бесцветными пустыми глазами, в густо надушенном Клима свитере из ангоры, с каким-то боевым языческим бубном из янтаря на груди с хвостиками из оленьего ворса по краям, нахрапистая женщина-казак — с которой мать никогда не дружила (но у которой, как Елена тут же поняла — как только мать трусливо и малодушно с нечастным лицом вышла из кабинета, Анастасия Савельевна имела дурость спросить что-то про панков), — уже явно визита Елены ждала. И, когда Анастасия Савельевна выскользнула за дверь, пергидролевая казачиха (здоровенные черные финские сапоги по колено на квадратном каблуке, с заправленными в них клетчатыми шерстяными брюками были тоже в тему), с задушевненькой нотцей в голосе (сразу выдававшей тот особый сорт идеологов — не просто покорных режиму дур, а наоборот циничных, ни во что не верящих бессовестных карьеристок, нагло повторяющих партийную зомбирующую чушь — потому что как же иначе французские духи урвешь), которую Елена ненавидела в учителях еще больше, чем откровенный наезд, — пригласила ее присесть на минуточку, уселась сама за стол напротив и, ритмично поигрывая правым копытом, подчеркнуто по-молодежному лихо закинутым на левую ногу, принялась за промывку мозгов:
— Я хотела бы кое на что раскрыть тебе глаза. Ты так юна, ты многого не понимаешь. Но есть такие страшные организации, такие молодежные течения — скрыто контролируемые и спонсируемые антиобщественными силами — которые стремятся…
Елена с тоской подумала было, что встать и хлопнуть дверью уже вполне уместно, и даже вежливо — учитывая, что Цапель давно ее уже ждет на свидание. Но по странно вдруг включившемуся задору, решила все-таки принять вызов.
— …разрушить наши традиции! Так вот, такие молодежные организации, как хиппи, панки, например — это же все равно что фашисты! Ты же всего не знаешь — ты не знаешь кто за ними стоит! А стоят за ними мощные организации! — и, чуть понизив голос добавила: — Заграничные организации!
Елена выжидательно молчала. Казачиха, судя по оживившимся подтягивающимся самодовольным брылям, вдохновлялась в своем пропагандистском завире все больше.
— Так вот стоят за всеми ними силы, у которых одна цель: разрушить наш государственный строй!
— Ну что ж, чем больше я вас слушаю, тем больше мне кажется, что такой государственный строй стоит того, чтобы быть разрушенным, — добродушно улыбнулась Елена. — Тюрьму, по-моему, все-таки лучше разрушить, чем перестраивать!
Казачиха вдруг, на этих словах, по непонятной причине, начала озираться на стены, увешанные гематологически-красными треугольными бархатными вымпелами; занервничала и — не говорила больше ни слова, и даже каблуком перестала трясти — и замерла.
И когда Елена в двери́ распрощалась («Спасибо за интереснейшую беседу!») — та даже побоялась ей кивнуть в ответ.
Такое предательство со стороны матери простить было уже трудно. Елена зареклась что-либо ей рассказывать о своей жизни вообще.
Цапель тем временем, ничего не зная о позиционных боях, которые Елене приходится из-за него выдерживать, решил форсировать события на любовном фронте по-своему:
— У моего друга здесь, в Москве, недалеко есть флэт. Я с ним договорился. Он оставит для нас ключи у соседей — его сейчас не будет дома. Ты поедешь со мной? Прямо сейчас! — уламывал он ее между поцелуями. — Почему, почему нет! Тебе разве плохо со мной?
Я проработала кремлевским обозревателем четыре года и практически каждый день близко общалась с людьми, принимающими главные для страны решения. Я лично знакома со всеми ведущими российскими политиками – по крайней мере с теми из них, кто кажется (или казался) мне хоть сколько-нибудь интересным. Небезызвестные деятели, которых Путин после прихода к власти отрезал от властной пуповины, в редкие секунды откровений признаются, что страдают жесточайшей ломкой – крайней формой наркотического голодания. Но есть и другие стадии этой ломки: пламенные реформаторы, производившие во времена Ельцина впечатление сильных, самостоятельных личностей, теперь отрекаются от собственных принципов ради новой дозы наркотика – чтобы любой ценой присосаться к капельнице новой властной вертикали.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Кира ворует деньги из кассы банка на покупку живого верблюда. Во время нервного срыва, дома раздевается и выходит на лестничную площадку. За ней подглядывает в глазок соседка по кличке Бабка Танцующая Чума. Они знакомятся. Кира принимает решение о побеге, Чума бежит за ней. На каждом этаже им приходится вместе преодолевать препятствия. И как награда, большая любовь и личное счастье. Эта история о том, что в мире много удивительного, а все светлые мечты сбываются. Все герои из реальной жизни.
Эта история — серия эпизодов из будничной жизни одного непростого шофёра такси. Он соглашается на любой заказ, берёт совершенно символическую плату и не чурается никого из тех, кто садится к нему в машину. Взамен он только слушает их истории, которые, независимо от содержания и собеседника, ему всегда интересны. Зато выбор финала поездки всегда остаётся за самим шофёром. И не удивительно, ведь он не просто безымянный водитель. Он — сын Эреба.
Рассказы повествуют о жизни рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. Герои болгарского писателя восстают против всяческой лжи и несправедливости, ратуют за нравственную чистоту и прочность устоев социалистического общества.
Школьники отправляются на летнюю отработку, так это называлось в конце 70-х, начале 80-х, о ужас, уже прошлого века. Но вместо картошки, прополки и прочих сельских радостей попадают на розовые плантации, сбор цветков, которые станут розовым маслом. В этом антураже и происходит, такое, для каждого поколения неизбежное — первый поцелуй, танцы, влюбленности. Такое, казалось бы, одинаковое для всех, но все же всякий раз и для каждого в чем-то уникальное.