Распад. Как он назревал в «мировой системе социализма» - [79]

Советское руководство, и прежде всего Горбачев, все это прекрасно видело и, несмотря на все художества Чаушеску, его виражи и амбиции, считало необходимым укреплять фундаментальные основы отношений между нашими двумя народами и государствами, сдерживать и ограничивать влияние на них негативных моментов политики Чаушеску. Мы стремились способствовать тому, чтобы объективная информация о процессах, происходящих в Советском Союзе, о линии нынешнего советского руководства доходила до населения этой страны, у которого сохранились и симпатии к Советскому Союзу, и понимание необходимости тесного сотрудничества наших стран.

В этом контексте и следует рассматривать визит Горбачева в Румынию.

Большой спектакль

Визит состоялся в конце мая 1987 года, хотя официальное приглашение Горбачев получил от Чаушеску еще в феврале. Все это время велась тщательная его подготовка.

Из тех контактов, которые я имел в процессе подготовки визита с румынской стороной через оба посольства – советское в Бухаресте и румынское в Москве, а также через прямые контакты с секретарем ЦК Коммунистической партии Румынии Ионом Стояном мне стало ясно, что румыны стремятся извлечь из визита выгоду в двух отношениях.

Во-первых, продемонстрировать румынскому народу да и международному сообществу высокий авторитет своего вождя и своего государства. И, во-вторых, добиться увеличения поставок советских топливно-сырьевых ресурсов, и прежде всего нефти. В то же время они не намерены идти на серьезные шаги в развитии широкомасштабных и всесторонних связей между народами наших стран, более того, стараются ограничить распространение советской «перестроечной заразы».

Что касается нашей стороны, то мы, напротив, были заинтересованы в ходе визита добиться решительного выхода за ограниченные рамки общественно-политического, научно-технического, гуманитарного сотрудничества между нашими странами, углубить экономические связи на основе специализации и кооперации, открыть шлагбаум для сотрудничества, особенно на уровне первичных коллективов. Мы имели в виду – сейчас нет смысла это скрывать – использовать визит для прорыва информационной блокады в Румынии в отношении советского опыта перестройки.

Подготовка визита шла довольно тяжело. Румыны упорно настаивали на идее принятия широковещательной румыно-советской декларации, не предлагая сколько-нибудь серьезного ее наполнения. Более того, по сути дела, отвергли наши конкретные предложения придать новые импульсы, новый разворот отношениям между коллективами, областями, городами двух стран, расширению гуманитарных контактов, снять всевозможные ограничения, активизировать деятельность обществ советско-румынской и румыно- советской дружбы, открыть дома науки и культуры в Москве и Бухаресте и т.д.

Мы говорили румынам, что советская сторона не против декларации, но принятие ее будет оправданно только в том случае, если за этим будет стоять реальный поворот в советско-румынских отношениях. Если вы не готовы к этому, хотя мы хотели бы именно такого поворота, то можно вернуться к декларации, когда назреют для этого условия. Например, при ответном визите Чаушеску в Москву. В этом духе дискуссия продолжалась вплоть до самого визита и даже по прибытии советской делегации в Бухарест.

Я уже не говорю о том, что больших усилий стоило согласование даже технических вопросов, например вопроса об автомобилях для советской делегации. Румыны никак не соглашались, чтобы советская делегация передвигалась в Бухаресте на советских машинах, предлагая либо «мерседесы», либо свои «дачии». С большим трудом договорились, чтобы Горбачев пользовался своей машиной, специально оборудованной для поддержания постоянной связи с Москвой.

И вот наконец визит. Обставлен он был с румынской стороны с огромной помпой. Это был грандиозный спектакль. По всему маршруту следования кортежа машин, да и впоследствии, где бы ни появлялись Горбачев и неотлучно бывший с ним Чаушеску, масса парадно одетого народа – преимущественно школьников и студентов – с румынскими и советскими флажками в руках, многие в национальных костюмах, дети в пионерской форме. Стереотипное скандирование «Чаушеску – Горбачев!».

Чаушеску и Горбачева, да и всех нас, даже вовлекли в какие-то национальные танцы, но все это делалось по тщательно отработанному сценарию. Лица у людей оставались отчужденными, может быть, лишь с какими-то едва заметными проблесками любопытства.

Никто ничего гостям не высказывал, кроме «Чаушеску – Горбачев!». Попытки Горбачева по его привычке подойти к людям, сказать что-то, послушать их наталкивались на глухую стену молчания или упорного скандирования «Чаушеску – Горбачев!». Не выдержав, он обратился к ним: «Вы можете что-нибудь другое сказать, кроме „Чаушеску – Горбачев!"?» В ответ – напряженное молчание. А потом как будто по команде опять то же самое: «Чаушеску – Горбачев!»

Я мысленно сравнивал все это с тем, что пришлось видеть в других странах – Чехословакии, Венгрии, Польше, ГДР, Югославии. Там на улицах и площадях людей, приветствующих Горбачева, было не меньше, но обстановка и настроение были совсем другими: никакой скованности и отчужденности, спонтанное проявление чувств, открытые лица людей.