Распад - [3]

3.

В дверь постучали. Серёга положил паяльник на подставку, вышел в сени и открыл. На пороге стоял Саня. Сразу было видно, что настроен он решительно. Особенно Серёгу удивили его глаза: они уже не бегали по углам, как раньше, а смотрели в душу, прямо и твёрдо.

Саня даже не поздоровался:

— Деньги на телефоне есть?

— У меня и телефона-то нет. С тобой же сдавали. Забыл уже?

— А, ладно, — махнул рукой Саня. — Давай тогда свою тачку. Только быстро.

— За каким хреном?

— Долго рассказывать. Если хочешь посмотреть сам, пошли со мной.

Серёга дёрнул щекой, молча прошёл мимо Сани и спустился с расшатанного крыльца. Саня пошёл следом.

— А что это канифолью прёт? — спросил он.

— «Таурус» паяю, — ответил Серёга, направляясь к сараю. — Может, получится загнать кому-нибудь. Антиквариат, всё-таки. Ты, случаем, на Телефонке вчера-сегодня не был?

— Да нет, а что? — соврал Саня, но щёки под рыжеватой щетиной слегка покраснели.

— Может, кинескоп какой видел… Родной не фурычит.

— А ты в курсе, что сейчас везде уже цифра? Никому твой телек не понадобится.

— Дурак ты. Антикварными вещами и так никто не пользуется. Главное, чтобы в принципе работал.

Они вошли в сарай. На балке под потолком висела задубевшая коровья шкура, а в углу стояли баллоны с пропаном и кислородом. Газовый резак лежал на монструозной трёхколёсной тачке. Серёга соорудил её из четырёх тяжеленных решёток, сваренных, в свою очередь, из арматурин. А колёса раньше стояли на мотоблоке.

— Куда пойдём-то? — спросил он.

— В лес. Это минут десять ходу. И верёвку найди, пригодится.

Пять минут спустя Ольховку накрыл лязгающий грохот: понимая, что тащить такого динозавра через поле совсем не вариант, напарники решили сделать крюк по объездной дороге. Иногда через гром и дрязги пробивалось бурчание Серёгиного живота. Держался он, впрочем, с достоинством — с вопросами не лез, и вообще делал вид, что всё это ему не очень интересно.

Когда они съехали с дороги и покатили в лес, тачка, и без того не подарок, окончательно превратилась в орудие пыток. Проклятая то и дело застревала своим широченным тазом между двух осин, вязла в подлеске, толкалась и буксовала, брыкалась на каждой кочке и в каждой впадине, била по ногам, обдирала кожу. Мужики возились с ней, как грешники в аду.

— Как ты ещё баллоны свои не продал, антиквар? — спросил Саня, с трудом переводя дыхание. — Жрать-то, поди, тоже нечего?

— Держусь пока. Ладно ещё, если б с газом были — там уже на донышке.

— Слушай, у тебя сигареты есть?

— Три штуки осталось.

— Угостишь?

— А мы долго ещё корячиться будем?

— Да уже всё. Вон она.

— Кто «она»?

Серёга посмотрел туда же, куда и Саня.

Из шиповника торчала бомба. По ней ползали сонные муравьи.

— Ого.

Безо всякого намёка на страх Серёга подошёл к бомбе, хозяйски осмотрел её и постучал кулаком по корпусу.

— Атомная?

Саня кивнул и прошёлся пальцем по хвостовому оперению. Несмотря на зябкие тринадцать градусов и налетающий ветер, бомба была тёплой.

Серёга вытащил из кармана мятую пачку, сунул в рот сигарету и протянул одну Сане.

— И что ты собираешься с нею делать? — спросил он.

— Выкурю.

— Я про бомбу.

— Думаю в посёлок отвезти, — ответил Саня, подставляя сигарету под огонёк. — А то ведь не верят, собаки. Так хоть полицию вызовут.

— Тоже вариант, — кивнул Серёга.

— «Тоже»? А ты что предлагаешь?

— Да ничего пока. Смотри-ка, жужжит. Рабочая.

Он любовно погладил бомбу, а Саня нахмурился.

«Приехали, — подумал он. — Кажись, ревную её к чужим рукам».

— Тебе, кстати, деньги-то не вернули? — спросил Серёга.

— Неа, — Саня стряхнул пепел.

Речь шла о весенней вахте на газопроводе, где Саня оттрубил три месяца стропальщиком и разнорабочим. Его там попросту кинули — ни обещанной униформы, ни зарплаты.

— А есть-то хочется, — сказал Серёга, взглянул на знак радиации и вздохнул.

— Ты всё-таки на что-то намекаешь. Продать её, что ли, вздумал?

Саня аж рассмеялся. Барыжить атомной бомбой там, где самая крупная сделка — урвать колесо от «КАМАЗа» по цене велосипедного? Это сильно.

— А за сколько бы ты её продал? — поинтересовался он.

— Это смотря кому.

— Ну, допустим, военным ты её просто так отдашь, за «спасибо». А потом ещё посидишь немного. Но там хотя бы кормят. А вот Семёнову, например?

— Ему?

Серёга, у которого с фантазией было туговато, бухнул банальное:

— Миллион.

— Да он её на выстрел к себе не подпустит. Это же срок.

— Тогда не знаю.

— Короче, давай грузить.

Саня дважды пропустил верёвку через лопасти оперения, дал один конец Серёге, и взялся сам. Пятки упёрлись в хвойный ковёр и начали погружаться в почву — бомба шла с большой натугой. Саня прикусил губу. Верёвка больно впилась в ладони.

— Бомба, — сказал он. — Я тебя очень люблю и уважаю. Но я увезу тебя в посёлок прежде, чем настанет вечер.

— Чего ты там бормочешь? — не понял Серёга.

— Да так… «Старик и море».

— Тяжёлая, зараза, — пропыхтел Серёга. — Сколько в ней, интересно?

— Килотонн двести.

Они едва не сорвали себе спины, но с помощью берёзы и самых крепких слов уложили-таки бомбу в тачку.

— Ну, ещё перекур и двинем.

И они закурили на двоих последнюю сигарету.

4.

День уже клонился к вечеру, когда мужики вернулись в посёлок — грязные, измочаленные, смертельно уставшие. Животы к спине прилипли.