Раскопки - [28]

– Я думаю, это все из-за навеса, Бейзил, – сказал он.

– Хочешь сказать, что нам придется все бросить и ждать, пока они сделают навес? Какой дурак это придумал?

Я знал, что сорвался на крик, но ничего с собой поделать не мог.

– Видимо, в исключительных обстоятельствах министерство может приказать землевладельцу следовать их указаниям, – сказал Мэйнард. – Полагаю, министерство тесно сотрудничает с Британским музеем. Поэтому могут быть и другие сложности.

– Сложности? Какие еще сложности?

– Пока не знаю, Бейзил. Все несколько запутано. Как я уже сказал, мне не удалось поговорить с Ридом-Моиром. Думаю, все, что остается, – это дожидаться возвращения миссис Претти. Обсудите этот вопрос с ней.

– То есть вы хотите сказать, что нам и правда придется остановить работы?

Ответ последовал, но далеко не сразу. Я даже подумал, что, возможно, связь прервалась. А потом Мэйнард снова подал голос:

– Мне жаль, Бейзил. Но мне кажется, вы ничего не сможете поделать. Я постараюсь держать вас в курсе. До свидания.

Он положил трубку, раздался щелчок. Мгновение или два спустя я тоже повесил трубку.

В первое мгновение мне захотелось написать Мэй и рассказать о случившемся. Но выразить свои мысли словами я не мог. И ни с кем говорить я не хотел. Мы перестелили брезент, и я решил прогуляться в Вудбридж, чтобы хоть чем-то себя занять.

Движения на дороге почти не было. Только несколько машин и пара телег – одна из них везла свеклу, другая – ботву. Наверху сидел мальчик. Груз под ним раскачивался, и он вцепился в телегу, чтобы не упасть.

Мне потребовалось около часа, чтобы добраться до города. Там я направился к причалу и сел на скамейку рядом с мельницей. Я решил, что понаблюдаю за рекой и успокоюсь. Но тщетно. В итоге мне захотелось прыгнуть в воду.

Потом я пошел по Хай-стрит, пытаясь отвлечься, разглядывая витрины магазинов: ряды обуви, текстиль, кучи безделушек за экранами из оранжевого целлофана. Библиотека уже закрылась, туда было не зайти. Я думал заглянуть в магазин, но тоже не хотелось, и я пошел дальше бесцельно бродить по улицам. Прошел мимо отеля «Булл» и церкви Святой Марии, затем свернул направо.

Я добрался до окраины города и пошел обратно, но на этот раз по другой дороге. Я не обращал особого внимания, куда иду, мысли мои все еще были сбивчивы и путаны.

Через некоторое время я все же заставил себя обратить внимание на то, что происходило вокруг. Я шел мимо террас низких кирпичных домов с выходом прямо на улицу. Все дома были испещрены белыми пыльными пятнами. Видимо, в кирпичи положили слишком много извести. В конце террасы стояла часовня, тоже из кирпича, но более насыщенного и румяного, чем дома.

Часовня стояла в стороне от дороги. Полоса асфальта вела через ряды надгробий к двойным дверям. Одна из этих дверей была открыта. Внутри горел свет.

Особенно не раздумывая – да что там, вообще не раздумывая, – я свернул по дорожке и вошел. Оказавшись внутри, я увидел, что народу в часовне больше, чем я думал. Несколько человек обернулись, чтобы посмотреть, кто это так поздно пришел, и это все, что их интересовало. Большинство смотрело на небольшую сцену в дальнем конце помещения.

На дальней стене висело изображение Спасителя. С одной стороны от него большими золотыми буквами было написано: «Дарите свет», с другой: «Дарите любовь».

Напротив «Дарите свет» была матовая белая лампочка, установленная на вершине столбика. На сцене стояла женщина. Седые волосы подстрижены под каре, одета в длинное пудрово-голубое платье. Я нашел место в последних рядах, у стены. Рядом со мной была маленькая полочка, на которой стояли графин с водой и два стакана. Только когда сел, я понял, что, по крайней мере, один человек, а возможно и больше, плачет. Тихо всхлипывает про себя. Надо было уходить, конечно.

Но мне не хотелось выставлять себя на всеобщее обозрение, поэтому я остался сидеть. Женщина в голубом стояла совершенно неподвижно. Перед ней – небольшой пюпитр. Одну руку, согнутую в локте, она вытянула вперед. Тыльная сторона ладони повернута к ней, как будто она смотрит на часы. На запястье висело что-то похожее на ожерелье или цепочку. Она пристально изучала украшение.

– Рональд, – сказала она через некоторое время. – Кто-нибудь знает Рональда?

Наступила тишина, но тишина, полная надежды, как будто все ждали, что кто-то ее заполнит. Молчание нарушил лай собаки. Должно быть, кто-то из прихожан привел пса с собой. Затем мужчина, сидевший через два ряда от меня, поднял руку.

– Моего отца звали Дональд, – сказал он.

– Я же не сказала «Дональд», – сурово ответила женщина. – Я сказала «Рональд».

Мужчина опустил руку.

– Рональд? – повторила она, оглядываясь по сторонам.

Но руку никто не поднимал. Женщина, казалось, ничуть не переживала.

– Я попробую еще раз, – сказала она и погрузилась в размышления о цепочке.

Прошло еще несколько минут.

– Эрик, – сказала она наконец.

Поднялось несколько рук.

– Эрик – прекрасный мальчик, – сказала женщина. – Ему около девятнадцати или двадцати лет.

Руки оставались поднятыми, белые пальцы тянулись наверх.

– Откуда ты, Эрик? – спросила женщина, наклонив голову на одну сторону. Ответ не заставил себя ждать. Эрик сказал, что он из Баклшема.