Расколотое небо - [12]

– А и правда, – опять заговорил Пантелеймон, – зачем мне лошадь, когда все равно сена не хватает, чтобы ее прокормить?

– Клепки у тебя не хватает, а не сена! – крикнула с места Одарка, молодая женщина в клетчатом платке. – У добрых хозяев всего вдоволь, а ты поменьше бы в стакан заглядывал, а больше бы на сенокосе работал!

– Да я…

– Тише! – Иван Михайлович постучал карандашом по графину. – Тихо! Успокойтесь! В колхозе все будут равны. Вам не придется трудиться с утра до ночи. Все будут работать одинаково и получать поровну.

– Тогда пусть Пантеха идет в ваш колхоз! – бросила Одарка, и зал взорвался смехом.

– И Секлету забирайте – она вам план даст! – прибавил кто-то из мужчин. Пантеха расплылся в широкой улыбке от такого внимания к себе. Он оскалил редкие желтые зубы и начал по-дурацки хихикать и подскакивать на месте. Старая Секлета лишь моргала, не понимая, в чем дело.

Иван Михайлович опять постучал по графину, призывая к вниманию. Пока он продолжал описывать светлое будущее в коллективном хозяйстве, Кузьма Петрович внимательно наблюдал за семейством Черножуковых. В последнем ряду на скамье сидели братья: Павел, Гордей и Федор. В один ряд – молчаливые, здоровые, крепкие, опрятные, красивые и гордые. До этого они не проронили ни одного слова, не встревали в разговоры. Не догадаешься, о чем они думают, мысли надежно скрыты за усами и густыми бородами. Рядом с ними сидел сын Павла Серафимовича Михаил. Иногда он хотел вступить в разговоры, но искоса бросал взгляд на отца и молчал. Рядом с ним – дочка Павла Серафимовича Ольга со своим мужем Иваном. Она сложила руки на груди и слушала выступления, прищурившись.

– Так что я надеюсь на вашу сознательность, товарищи! – горячо сказал Иван Михайлович. – Теперь прошу вопросы.

– То есть мы должны все свое нажитое добро отдать в коллективное хозяйство? – спросил мужчина с густыми черными бровями, мявший в руках шапку.

– Почему же все? Колхозникам оставят наделы земли, чтобы могли вести домашнее хозяйство. Но зачем дома держать трех лошадей и трех коров? Достаточно и одной коровы, чтобы напоить свеженьким молоком детей, а лошади будут в общем пользовании. Для них мы построим большие конюшни, для коров – коровники, совместными усилиями заготовим сено на корм. Вы будете работать и получать за свою работу хлеб, и не будет болеть голова о том, хватит сена до весны или нет.

Иван Михайлович пытался как можно лучше расписать перспективы общего ведения хозяйства, даже не забыл отметить, что председателя колхоза тоже будут выбирать на собрании голосованием. И снова подчеркнул, что необходимо выполнить план заготовки.

– Так пускай богачи потрясут свою мошну, – подал голос один из братьев Петуховых, Семен. Он с братом Осипом и матерью жили напротив Черножуковых. Незадолго до собрания братья вступили в комсомол, поэтому имели полное право голоса.

– Потрясем и богачей! – поддержал его Иван Михайлович. – Достаточно эксплуатировать народ! Создадим группы, которые проверят их закрома, пересчитают не только коров и лошадей, но и каждую курицу. Заставим их заплатить индивидуальный налог! Прижмем так, что перья будут сыпаться! – уже не говорил, а кричал раскрасневшийся чекист.

Кузьма Петрович понял, что нужно как-то остановить его, чтоб дров не наломал. Просил же не горячиться, не спешить, дать возможность крестьянам подумать, посоветоваться между собой, так нет, все по-своему. Кузьма Петрович, спасая положение, незаметно для посторонних дернул Лупикова за полу куртки. Тот на миг отвлекся, повернул голову.

– Если такой умный, так иди в колхоз, – сказала Семену румяная Одарка. – Там всей вашей семье найдется место. И тебе, и Пантехе, и брату, и вашей матери. Один дурень и вас троица лентяев – хороший колхоз получится!

– Им терять нечего, потому что за жизнь ничего не приобрели! – подал кто-то голос.

– Лентяи такие, что скоро и на крыше сорняки вырастут, – послышалось из зала.

– Ни самой хаты, ни вас среди крапивы и сорняков не найдут! Пропадет колхоз.

– Старая Ониська наварит самогона, коров напоят, те уснут пьяные, и на пастбище не нужно будет гнать!

– А почему бы им не идти в колхоз? Что им терять? – спросила та же женщина. – Разве что сорняки. Захотелось хозяином на чужих землях быть? А вот вам! – Женщина свернула большой кукиш, показала братьям. – Получается, одни всю жизнь спину гнули, горбатились с утра до ночи в поле, а теперь отдай все в общее хозяйство, чтобы Петуховы стали хозяевами? Хозяевами на моей земле и над моими коровами?! Не будет такого!

Женщина взбудоражила море, зашумели люди, заговорили между собой. Иван Михайлович пытался успокоить взволнованных людей, но буря уже всколыхнула человеческое сознание. Одни Черножуковы сидели сдержанно и гордо, даже словом между собой не перебросились, будто все, что вокруг происходит, их не касается.

– А если я не захочу идти в ваш колхоз? – опять спросила Одарка.

– Заставим! – быстро ответил Иван Михайлович.

– Как? Наган свой достанешь?

– Нужно будет – достану!

– Из кобуры или из штанов? – насмешливо спросила женщина, и все захохотали.

– Можете зубоскалить, – сказал Иван Михайлович, – но платить налоги, выполнять план хлебозаготовки и вступить в колхоз мы вас заставим, если даже придется принять радикальные меры.