Расклад рун - [7]

Вирджиния провела практически всю ночь за работой, сокращая главу, делая ее более удобочитаемой, подчеркнув и выделив основные идеи, в общем, сотворив из нее отдельное самостоятельное произведение. Когда неоновые огни на уступах небоскребов Ламара погасли и первые лучи солнца начали пробиваться сквозь жалюзи окон гостиной, она распечатала свою работу, потом обхватила голову руками и зарыдала, ибо знала, что единственный шанс опубликоваться до срока, назначенного заведующим кафедрой, зависит от благоволения Виктора Кар-свелла.

На факультете, состоявшем в примерно равной степени из уже неплохо устроенных в жизни и от того давно впавших в профессиональную меланхолию белых мужчин среднего возраста и из гораздо более разношерстной компании энергичных и амбициозных молодых преподавателей, Карсвелл занимал особое место. Он одновременно являлся обладателем самого громкого имени на факультете и тем, чья звезда уже закатилась дальше и ниже всех. В течение двадцати лет он был профессором в университете из «Лиги плюща», ведущим преподавателем исторического факультета университета в Провиденсе. Карсвелл считался одним из главных специалистов по проблемам истории исследования Океании европейцами, чуть ли не новым Биглхоулом. Он также был известен своей исключительной амбициозностью. Когда-то он чуть было не стал заведующим той кафедрой, на которой работал в Провиденсе. Каким-то загадочным образом в уточенной и крайне напряженной атмосфере университетской жизни «Лиги плюща» соперники Карсвелла, отличавшиеся не меньшим самолюбием, амбициями и жесткостью характера, вдруг начинали отступать в столкновениях с ним, без причины складывали оружие и в конце концов оказывались на научной обочине, а Карсвелл как ни в чем не бывало спокойно продвигался к вершинам.

И вот тут-то разразился скандал. В Провиденсе, правда, сумели его замять, однако все равно повсюду ходили слухи о какой-то запутанной истории с рукописью, плагиате и о самоубийстве одного из аспирантов Карсвелла. Карсвелл неожиданно для себя был вынужден искать работу, и теперь на его услуги могли рассчитывать такие вузы, которые раньше и мечтать не осмеливались об ученом подобного масштаба. Университет в Лонгхорне был счастлив включить его в свой штат, хотя, надо сказать, Карсвелл взаимностью не отвечал.

При том, что большинство его техасских коллег успели смириться с уютным изгнанием в полупровинциальном окружении, Карсвелл ни на минуту не забывал, что судьба занесла его во второсортный университет. Он не принимал никакого участия в жизни факультета, с самого начала дав понять, что считает руководство кафедрой пустой тратой времени. Карсвелл сумел заинтересовать всего нескольких аспирантов, но даже из них не смог никого удержать. Будучи закоренелым англофилом, он не делал никаких уступок техасскому климату: в летнюю жару, когда термометр еще до десяти утра поднимался до отметки в тридцать два градуса по Цельсию, его ежедневно видели шествующим по университетскому кампусу в твидовой «тройке» с жилетом, бабочкой и в маленькой холщовой кепочке на голове. Казалось, уже через несколько минут такой прогулки вся одежда насквозь пропитается потом, и уж по крайней мере в свой университетский кабинет он должен прийти раскрасневшимся и с тяжелой одышкой, однако каждое утро Карсвелл шел по коридору спокойный, бледный и элегантный, будто всего лишь пересек прохладную лужайку Оксфорда.

Многим, не связанным с академическими кругами – к примеру, матери Вирджинии, – Карсвелл мог бы показаться идеальным наставником для девушки. Но уже в Провиденсе, незадолго до того, как обстоятельства вынудили его покинуть благословенный северо-восток, Карсвелл, вероятно, чувствуя, как дышит ему в затылок ретивая молодежь, решил оставить исследования своего главного предмета – прихода европейцев в Океанию – и заняться значительно менее изученной темой: феноменом оккультного в современной Европе. Сказочная щедрость, проявленная к Карсвеллу руководством университета Лонгхорна, славившегося своим умением на нефтяные доллары оптом закупать нобелевских лауреатов, позволила ему собрать за счет университета обширную коллекцию старинных книг и редких манускриптов по магии, ведовству, алхимии, принадлежащих перу современников Бруно, Фичино и Джона Ди.

Сразу же получив в университете все возможные привилегии, Карсвелл мало утруждал себя преподаванием и практически ничего не публиковал. И, конечно же, старался не общаться с молодыми преподавателями факультета. Еще менее привлекательной кандидатурой для общения делал его тот факт, что, как предполагала Вирджиния, Карсвелл скорее всего входил в число той анонимной «Старой гвардии», которая своими критическими рецензиями попыталась подставить подножку ее первой книге. И потому она всячески старалась его избегать.

Первая встреча и беседа Вирджинии с Касрвеллом была почти столь же жуткой, как и последняя, хотя она и пришла, как ей казалось, во всеоружии. Предупрежденная некой опытной коллегой Вирджиния, собираясь на аудиенцию к Карсвеллу, попыталась вернуть себе старый средне-западный облик – надела толстый свитер и юбку чуть ли не до пят.