Расчленение Кафки - [2]

Нам сегодняшним, уже отвыкшим от цитатничества времен торжествующего марксизма-ленинизма, порой бывает непонятен смысл подобной, уже ставшей канонической, организации психоаналитического текста. А ведь этот смысл, будучи понятым, поражает своей простотой и глубинной обоснованностью.

Работа с бессознательным — личным или же коллективным — всегда представляет собой весьма рискованное занятие, связанное с намеренным отходом от почвы проективных иллюзий, называемых нами «реальностью», и вступлением на зыбкую поверхность эмоционально окрашенной и фантазийно преобразованной памяти, которую основоположник психоанализа Зигмунд Фрейд как раз и назвал «бессознательным», объявив его истинно и единственно реальным.

Соответственно, в отличие от реальности, бессознательное — это не поверхность, а среда, вязкая и агрессивная, в которой легко потерять ориентиры со всеми вытекающими из подобной дезориентации последствиями. Опора на реальность тут теряет свои несомненные для обыденной жизни преимущества, поскольку сама реальность суть защитный экран, отделяющий нас от бессознательного. Задача этого экрана — не допустить в период бодрствования ни малейшего контакта с бессознательным, контакта, пафосно названного Юнгом «нуминозным опытом», т. е. опытом общения с Божеством. И потому им можно смело пренебречь при реализации любой — как терапевтической, так и исследовательской — экспансии в бессознательное.

Так как же быть, как подступиться к бессознательному, на что опереться при работе в этих глубинах? Только на опыт предшественников, зафиксированный в их текстах. Поэтому цитаты из работ опытных психоаналитиков становятся своего рода путеводными вехами, обозначающими проторенные тропы в этой туманной зыби.

Но куда ведут эти тропы? Какова цель исследовательской экспансии в бессознательное? Цели эти каждый выбирает сам; но если отбросить все защитные иллюзии и рационализации, то цель всегда одна — познать самого себя, измениться на основе переживания этого знания и получить право и силу помогать другим при попытках совершения подобного рода изменений.

Никита Благовещенский выбрал один из самых сложных и одновременно самых красивых — как говаривал Фрейд, «королевских» — путей в бессознательное. Вешками классических цитат он обозначал пути не к своим глубинным проблемам и личным комплексам (по крайней мере, не в тех его аналитических материалах, которые нам сегодня доступны). Он посягнул на большее и попытался понять «русскость» как основу нашей коллективной идентичности; понять для того, чтобы дать нам всем возможность прочувствовать ее и коллективно измениться в режиме сопротивления этой идентичности. Вероятно, что идея позднего Фрейда о «терапии культурных сообществ», среди которых основоположник психоанализа выделял тройку самых дефектных ментальностей — еврейскую, русскую и североамериканскую — запала Никите в душу и дала вполне конкретные плоды.

«Русскость» он искал и находил в ее отражениях — в особенности организации наиболее значимых фрагментов реальности (среди которых наибольшее его внимание привлекала школа как базовая модель социализации бессознательного и реклама как форма его дрессуры), а также в работах выдающихся и довольно-таки специфических творческих личностей (среди которых опять же особым его вниманием пользовались М. Е. Салтыков-Щедрин, А. Белый, В. Ерофеев и Ф. Кафка).

Выбор в данном случае весьма индивидуальный и, казалось бы, случайный. Но результат налицо, даже при условии явной незаконченности проекта, где не хватает контрольного анализа выплесков массовой динамики бессознательного в культовых реакциях (к примеру, на кинофильмы как модели искусственных сновидений). Там, где нет контрольного анализа, там нет и обоснованных выводов. И их у Никиты нет. Сегодня мы просто не можем судить почему. Возможно, он просто не успел их сформулировать. А скорее всего, он сознательно создавал открытую систему, где выводы не очевидны, а результативны, где есть форма для размышлений, для самопознания и трансформации, есть система защитных рационализаций, своего рода путеводных камней в виде цитируемых им основоположений, а вот содержание переживания и творческого инсайта каждый читатель привносит от себя и уносит с собой.

Можно даже сказать, что сегодня и сами работы, сами мысли Никиты стали одним из таких вот путеводных камней. Для кого-то, возможно, это будет краеугольный камень его саморазвития, для кого-то — одна из вешек, обозначающая проторенные пути в решении парадоксальной задачи познания бессознательного, а кого-то и отпугнет, отвратит от повторения избранного автором пути.

Ведь его личностный выбор ухода в зазеркалье бессознательного через анализ отражений последнего в творчестве Франца Кафки и Венечки Ерофеева окончился трагично. Но он разбил очередную зеркальную стену, препятствующую нашему соприкосновению с истинной реальностью бессознательного. И мы знаем теперь, что возможно сделать еще один шаг в великом походе; шаг, который мы делаем по следам героя.

А герой останется в памяти. Останется, чтобы побуждать следующие поколения исследователей на продолжение экспансии и приближение к великим целям, ради реализации которых и было основано психоаналитическое движение (во всех смыслах этого слова).