Рапорт из Штутгофа - [22]
Мы желали только одного: немного отдохнуть. Это была уже пятая ночь после отъезда из Хорсерэда. Но уснуть я не мог. Я слышал, как мои товарищи ворочались и стонали во сне.
Воспоминания об ужасах последних дней без конца кружились в голове, возвращаясь снова и снова. В сознании, словно высеченные из камня, вдруг возникали минувшие события. Я вспомнил, как в декабре 1942 года в Копенгагене в гестаповской тюрьме доктор Спанн сначала пригрозил, что расстреляет меня на месте, а когда я ответил, что в таком случае нам не о чём больше разговаривать, он прошипел мне в лицо:
— Нет, я не расстреляю тебя. У нас есть приёмы, которые хуже смерти. Нам не нужны ни герои, ни мученики. Ты поедешь в лагерь. Ты поедешь в концентрационный лагерь. Ты — коммунист. Ты думаешь, что знаешь, что такое концентрационный лагерь. Нет, пока ещё не знаешь, но скоро узнаешь. Пять, восемь, десять лет, да, да, до тех пор, пока весь не сгниёшь, ты будешь влачить самое жалкое существование, и твоим уделом будет только работа, работа, грязь и адские муки! Ты будешь голодать и работать, пока не свалишься; будешь десятки и сотни раз исхлёстан до потери сознания и каждый день будешь видеть тысячи и десятки тысяч таких же обречённых, как и ты. И мы знаем, — тут доктор Спанн придвинул свою крысиную физиономию к самому моему лицу, так что я ощутил его зловонное дыхание, — мы знаем: чем образованнее человек, чем он интеллигентнее, тем хуже ему приходится в лагере, а ты, — он с презрением и ненавистью посмотрел на меня, — ты человек образованный и интеллигентный.
И тут у меня промелькнула мысль, которую я уже никак не мог выбросить из головы: я подумал, что наша «изоляция» от остального лагеря означала желание гестапо заняться каждым датским коммунистом в отдельности, и я прекрасно понимал, что для многих из нас это было равносильно смертному приговору.
В ту ночь я так и не уснул.
— Aufstehen! Schnell, schnell, los, los! — гремело у меня в ушах.
Было ещё темно. В мгновение ока мы очутились на полу. Обитатели верхних ярусов соскакивали вниз. Мы опрометью кинулись в соседнюю комнату за одеждой и не успели одеться, как снова раздался крик:
— Schnell, schnell, los, los, antreten![26]
Мы выскочили из бараков. На нас градом сыпались удары, пинки и зуботычины, ибо мы никак не могли понять, что нужно построиться в десять рядов, причём впереди должны стоять маленькие, а сзади — высокие. Наконец, мы всё-таки построились. И вот началась наша первая лекция на тему: «Mützen ab und auf»[27]. Представители расы господ любят устраивать занятия по любому, самому пустячному поводу. Шапка — весьма удобная и эффективная тема для подобного рода занятий.
По телу Хольцера прошла дрожь.
— Смирно! Снять шапки! — гаркнул он и сам стал по стойке «смирно» на правом фланге.
Со стороны нового лагеря донёсся какой-то глухой удар, но лишь значительно позже я понял, что он означает. Было ещё темно, а мы стояли между бараками и не видели, что делается в новом лагере. Но все заключённые мгновенно сняли шапки.
Ждать нам пришлось довольно долго. Стояли навытяжку, с шапкой в правой руке, прижатой к бедру, Хольцер тоже стоял навытяжку и ждал.
Прошло уже около получаса, когда из-за угла показался эсэсовец. Хольцер подбежал к нему, щёлкнул каблуками и громко отрапортовал:
— Господин шарфюрер, блок девятнадцатый, сто сорок три заключённых, все на месте.
Но здороваясь, шарфюрер прошёлся вдоль строя и пересчитал заключённых. Затем он вернулся в новый лагерь.
— Вольно!! — скомандовал Хольцер, и мы приняли положение «вольно». Измотанные и измученные до последней степени, мы даже ощутили вдруг нечто вроде блаженства.
Нам раздали на двоих по одной миске. Они были грязные, красноватые, с отскочившей кое-где эмалью. В миски налили немного «кофе», и сверх того каждый получил по кусочку сухого хлеба весом от 60 до 80 граммов. Хлеб мы тщательно разжевали и проглотили, а потом по очереди пили из миски кофе, С едой было покончено.
— Antreten, schnell, los, los! — снова закричал Хольцер, и мы продолжили изучение темы с той самой главы, на которой остановились в прошлый раз. «Марш», «ложись», «встать», «бегом», «кругом», — и всё это по глубокому мягкому песку в деревянных колодках на босу ногу, привязанных к щиколотке одним лишь кожаным ремешком. Скоро почти у всех ноги покрылись ранами и волдырями. Особенно страдали люди пожилые, такие, как старик Альберт из Оденсе, а также слабые и больные. Они настолько вымотались, что больше не могли двигаться.
По самому ничтожному поводу, если кто-нибудь не успевал достаточно быстро повернуться, лечь или встать, Хольцер, как зверь, бросался на нас, раздавая направо и налево затрещины, пинки и зуботычины. С особенным удовольствием он бил в живот и в пах.
Так прошло утро до самого полудня. Если поблизости появлялся какой-нибудь старшина блока, капо или староста лагеря, не говоря уже об эсэсовцах, Хольцер совершенно стервенел: он орал, колотил нас и ругался, а мы ложились и снова вскакивали, снимали, надевали шапку, и вообще всех охватывало какое-то безумие. Зато когда поблизости никого не было, Хольцер давал нам немного передохнуть.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.