Рапорт инспектора - [24]

На столе перед Мазиным лежало письмо, полученное Горбуновым.

Как он и полагал, экспертиза ничьих отпечатков, кроме пальцев самого адресата, не обнаружила. Не особенно огорчило Мазина и отсутствие штемпеля. Штемпель мог навести и на ложный след, если б анонимщик оказался достаточно хитер. Все это были вопросы практические, рабочие, подчиненные, в конце концов, одному, главному — зачем? Зачем не известному Мазину, а возможно, и Горбунову человеку потребовалось наклеить газетные буквы на лист бумаги и составить из них зловещие слова, отдающие духом приключенческих выпусков полустолетней давности? Конечно, горбуновская версия о провокации была нелепой, но письмо все-таки существовало и писалось отнюдь не с целью розыгрыша, а с определенными нешуточными намерениями, которые Мазину предстояло понять И он пытался разобраться, однако чем больше углублялся в вероятные предположения, тем больше возникало препятствий, сложностей.

Итак, некто, пожелавший остаться неизвестным, решил предупредить Горбунова об опасности. Но какой опасности? Реальной или мнимой? Другими словами, верит ли сам он тому, что написал — «У убитого вами Крюкова нашли ваш брелок?», А если верит, то знает ли наверняка? Это драматизированное послание могла составив Лариса Белопольская. Предположим, ей дороги безопасность и благополучие инженера Горбунова. Даже если он убийца! «Убитого вами.». Но если они настолько близки, чего Мазин, признаться, не заметил, беседуя с актрисой, зачем так тщательно скрываться? Да и не мог один только его, Мазина, визит привести эту заметно рассудительную девушку к таким категорическим, если не фантастическим выводам. А если не она? Если Лариса элементарно наболтала о разговоре, а выводы сделал другой — собеседник или даже случайно подслушавший болтовню человек? И вовсе не доброжелатель, а злорадствующий втихомолку недруг? А тут нить рассуждений теряла, связь с известными фактами и оставляла Мазина наедине с интуицией. В отличие от Трофимова с его «чутьем», Мазин интуицию не переоценивал, не полагался на нее как на универсальный ключ к любому замку, но знал, что годы накопленного опыта вырабатывают то нелегко объяснимое чувство-индикатор, которым проверяется каждое основанное на логике рассуждение. И это чувство в данном случае подсказывало ему, что анонимка — не глупая шутка недалекого человека, а часть замысла, имеющего определенную конечную цель — избежать расплаты за совершенное преступление.

Разумеется, избежать расплаты стремится почти каждый преступник, но особенно «изобретательны» те, в ком дерзости, воображения и самомнения больше, чем опыта. Самоуверенному дилетанту трудно понять, что каждое новое ухищрение, создавая иллюзию дополнительной безопасности, немедленно увеличивает вероятность ошибки, ведущей к провалу.

Мазин понимал, что создать цельную систему причин, толкающих людей на преступление, так же трудно, как и любую другую всеобъемлющую теорию. Патологический изверг Джек-потрошитель, жертва нужды и необразованности Жан Вальжан и убийца «из высших соображений» Родион Раскольников шли к своему роковому часу разными путями. И трудности криминологии аналогичны затруднениям всех наук. Как физики вынуждены были удалиться от стройной классической модели атома в хаос бесчисленного множества неповторимых частиц, так и криминалист рано или поздно остается наедине с единственной судьбой, с единственным сочетанием незримых качеств и жизненных обстоятельств.

И все-таки система, тип существуют. Существуют в диалектической неразрывности с неповторимостью личности. Один преступник «стихийно» бросается с ножом на случайно задевшего его прохожего, другой долго и расчетливо замышляет зло, придумывая изощренные уловки, полагаясь на которые, помышляет обеспечить безнаказанность. Если он молод, но успел нахвататься кое-чего из книг, уловки кажутся ему особенно остроумными. Он опьянен ими, нагромождает одну на другую, наивно не подозревая, что если судьба иногда и покровительствует до поры до времени преступнику беззаботному — а встречаются и такие! — то гораздо реже она сотрудничает с тем, кто навязывает ей готовые решения.

Вот такого рода преступников увидел Мазин в напавших на НИИ, хотя под карнавальной маской мог скрываться и Раскольников, и Жан Вальжан, и даже Джек-потрошитель. Письмо, посланное к Горбунову, подтвердило его предположение, хотя, увы, и не стало той неизбежной ошибкой, которую в горячности затеянного поединка преступники должны были, по мнению Мазина, рано или поздно совершить. Он лишь почувствовал в нем определенный почерк, определенную личность, мог даже предположить, что адресовано письмо не только и не столько Горбунову, а скорее ему самому, Мазину, но до четких и определенных выводов, которые влекут за собой четкие и определенные действия, было пока далеко.

И Мазин знал, почему. Непонятным оставался сам Горбунов.

Сведения о нем поступали с последовательностью мерно раскачивающегося маятника, то опуская инженера в самое безысходное, обреченное положение, то вознося на уровень полкой невиновности.

«Миляга» — называли Горбунова сослуживцы, потому что он замечал и успевал похвалить новое платье у сотрудницы, помнил и вовремя поздравлял с днем рождения приятелей, никогда не критиковал начальство, но и коллег не подсиживал, выглядел постоянно покладистым, довольным всеми, особенно женщинами, которым не уставал уделять внимание, не обходя ни дурнушек, ни стареющих дам, своевременно получавших свою долю горбуновских комплиментов.