Рапорт инспектора - [23]

— Давай по рюмке водки хватим, — предложила она неожиданно.

— А ничего. У отца в буфете всегда графинчик стоит про запас. Мать ему на травах настаивает. Лечебную. Выпьем — может, и нам поможет. Что-нибудь сообразим вместе.

— Ну, ты даешь!

Лариса нацедила две стопки из темного графинчика, и они опрокинули, закашлялись и засмеялись.

— Отец выпорет, — сказала Шура. — Не страшно, у меня юбка кожаная.

Шура улыбнулась еще, но тут же снова погрузилась в свое, наболевшее:

— Сволочь этот Трофимов.

— Почему? — вступилась за незнакомого Трофимова Лариса — Ты себя на его место поставь! Это я, что с вами двадцать лет дом в дом прожила, знаю, кто такие Крюковы, что за люди. Знаю, что если вы десять тысяч на дороге найдете, так в госбанк оттащите, А ему откуда знать? У него служба, улики, алиби разные. Им поддаваться впечатлению не положено. Факты ищут.

— И он так говорил.

— Вот видишь? Не разжалобим мы милицию словами. Версию их опровергнуть нужно. Доказать, что не виноват Вовка. Доказать! Понимаешь?

В отошедшей было ото зла Александре вновь шевельнулась неприязнь к Ларисе.

— Что же доказывать, что ты не верблюд? Кипятишься ты больно.

Лариса состояние Шуры поняла.

— Хитрить, Шурка, не хочу. Если они с Владимира подозрения снимут, тогда и меня в покое оставят. Мы тут повязаны одной веревочкой. Помнишь Горбунова, что со мной приходил?

— Еще бы! Володька ему замок чинил.

— Вот-вот. Монету я ему подарила, ему. А как она Вовке попала?

— Постой! Значит и ты Горбунова подозревает.

— А кто еще?

— По-моему, Трофимов.

— В самом деле? — обрадовалась Лариса. — Выходит, не зря мне страшно с ним.

— С Горбуновым? — ахнула Шура, — Да он шут гороховый.

— Не скажи, — покачала Лариса головой. — Я и сама так думала, когда мы на юге познакомились. А теперь иначе думаю. И потом, откуда у него деньги всегда? Он же обыкновенный инженер. Даже не кандидат.

— Загибаешь, Ларка. У него ж у самого бандиты машину угнали.

Лариса подвинулась поближе, понизила голос, будто их могли подслушать даже здесь, в этом с глухими стенами доме:

— Это он говорит так. А сам однажды под газом разболтался на пляже. Такое выдал! «Если б я, — говорит, — решился напасть.». Короче, подробно целый план изложил. И представь себе., институт точно так и ограбили! Усекла?

— Не преувеличиваешь?

— Ничуть Слушай дальше! Я припомнила этот разговор и недавно вроде бы в шутку намекнула ему. Понимаешь? Так ты бы посмотрела, как он изменился в лице. Все шутовство ветром сдуло. «Не болтай!» — рявкнул. Да так, что страшно мне стало, Шурка. Вот дела!

— И ты боишься?

— А то нет? Я даже Мазину ничего не сказала.

— Струсила?

— Струсила, — призналась Лариса. — Доказательств-то нет. Слова одни. А если до него дойдет, до Горбунова? Может, и Володька что-нибудь знал.

Об этом говорил и Трофимов. — Что ж ты предлагаешь?

— Нужно дать знать в милицию, — предложила Лариса решительно. — Ты сможешь своему сказать? Прямо. Сошлись на меня. Я в одиночку боюсь. А когда много — не страшно Всем не отомстит. И скажи, что ребята слыхали, там на пляже. Тренер один и студент. Я тебе фамилии дам. Пусть их спросят!

При всей резонности такого плана Шура заколебалась:

— Не наломать бы дров, Ларка. Мало ли кто что на пляже выдумывает, чтобы себя выставить.

Лариса налила еще по стопке, выпила первая.

— Ладно. Откроюсь до конца, хоть и не хотела.

И снова показались в глазах у нее слезы, и даже всхлипнула Лариса, закрыв лицо.

— Что с тобой, Ларка?

— Прости, Шура.

Она замолчала, одолевая себя, а Шура съежилась, готовая принять новый удар. Лавина катилась на нее, сбивая камни и деревья с только что мирных зеленых склонов, и не было возможности остановить ее, рассеять.

— Говори.

— Есть на мне и прямая вина. Приходил Володька в тот вечер в общежитие. Не пустила я его. Решилась окончательно — не буду ему жизнь портить. Кто я? Актриса. Вечно в суете, гастроли, жизнь полуночная, люди вокруг странные, всякие. А он положительный, ему бы.

— Да о деле говори! — прервала Александра.

— Хорошо, Шурочка, хорошо. Но если б пустила я его.

— Это и все?

— Нет, Шура. Прости меня, разве могла я знать.

Александре трудно было выслушивать эти бередящие свежую рану слова, но понимала она, что прямой вины на Ларисе нет, и она подавляла чувство неприязни, хотела только, чтобы закончила та поскорее.

— В общем, когда Вовка вышел из подъезда, я у окна стояла и видела, как подошел к нему человек. С ним он ушел.

— С Горбуновым?

— Так мне показалось.

— Кто же теперь проверит?

— Можно — Лариса больше не плакала. Она снова собралась, сосредоточилась. — Я у него спрашивала, где он был в тот вечер. Он сказал, что на занятиях в вашем институте. Ты же учишься на вечернем?

— Горбунов у нас не читает.

— По расписанию проверь. Расспроси, если замены были.

— Это можно.

— Вот видишь! Давай с этого и начнем. А если факты соберутся, можно и Мазину сказать или твоему Трофимову. Верно?

Так они и порешили и простились, связанные общим делом, справедливым.

Лариса проводила Шуру до порога, вернулась в комнату, взяла со стола не допитую Александрой рюмку, выпила и, прежде чем поставить графинчик в буфет напила себе еще одну. Захотелось есть. Она открыла холодильник. Внизу стояла большая кастрюля с борщом. Лариса выловила вилкой кусок холодного мяса, съела стоя. Потом села на диван, закурила новую сигарету.