Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [93]

Ну, что ж, это вполне осуществимо, Джими, вполне.

Позднее, когда мы более тщательно стали рассматривать его наброски, мы обнаружили, что все числа, все измерения состояли из одних девяток и шестёрок. Девять дюймов, шесть миллиметров, шесть футов, шестьдесят девять миллиметров, девяносто шесть дюймов и так далее и, конечно, он не мог не проглотить девять таблеток, будьте уверены. У нас в руках было послание. И мы с Моникой поклялись друг другу, что не жалея сил своих, сколько бы времени это ни заняло, мы воплотим в жизнь все его проекты, все его наброски, в прекрасный фильм, в произведение искусства, которое могло бы донести людям его мировоззрение, его чувства, эти Близнецы—Золотая-Пыль, сделали же уже почти полностью документальный фильм о Джими и его Опытах, засняли их последний концерт в Альберт—Холле. И я сделаю всё от меня возможное, я поклялся в этом всем и вся, будьте уверены — всё его задуманное предстанет перед вами в лучшем свете.

Теперь же, я должен обезопасить его девушку, прежде чем прибудет пресса. Они уже у дверей, выстроились в очередь, с магнитофонами, с камерами, со вспышками, вооружённые ручками и раскрытыми блокнотами толпы стервятников. Копы пробивают себе дорогу сквозь толпу и спускаются по узкой лестнице в его квартиру. Следующее, что мне хорошо запомнилось, как мы стоим на платформе вокзала Кинг–Кросс, ждём поезд, чтобы увезти Монику подальше от них под защиту моей матери. Стою там, на вокзале Кинг–Кросс, Фендер Джими в одной руке, другой — поддерживаю его женщину.

Первый бой выдержали прямо здесь, на платформе, друзья с прессой. Я почувствовал огромное облегчение, когда поезд тронулся, и мы оказались на пути к Ньюкаслу и чашке ароматного чая, приготовленного руками моей матери. Но неясная ноющая боль поселилась в моём сердце, впервые, за всю мою жизнь, смерть подошла ко мне так близко, обдала меня своим холодным дыханием. Моника побудет в доме моей матери, сколько потребуется, затем самолётом улетит через Гамбург в свой Дортмунд. С тяжёлым сердцем я вернулся в Лондон, чтобы окончить серию концертов у Ронни Скотта. Не описать, как ужасно одиноко было снова выходить на эту сцену.

Позвонил сотрудник Би–Би–Си и сказал, что мне нечего опасаться, что я могу полностью доверять Би–Би–Си, и что приедет за мной Кеннет Аллсоп, чтобы взять интервью. Разве он меня услышит? Но я согласился. Глупец. В пику всем и вся, и во имя всего за что боролся Джими, я нагрузился перед интервью. Аллсоп выворачивал меня наизнанку, чуть ли не поджаривал на сковороде. Я не могу вспомнить ни слова из того, что я тогда ему наговорил, плевать. Мне только не плевать, что я был настолько глуп, чтобы позволить себе публично сказать о смерти друга. А мои чувства? Я не мог их даже выразить словами. Мешанина, бессвязное бормотанье, бесчувственный поток. Не слова, но чувства переполняли меня. Аллсоп выиграл сражение. Пьём за здравие журналистики! Ещё один гвоздь в гроб мечты. Когда я покидал телестудию, я узнал одного сотрудника с Полидор–Рекордс, стоящего недалеко от стеклянной двери главного входа. Он схватил меня за рукав и взглянул в мои перегруженные глаза.

— Зачем, зачем ты это говорил, сынок, ты теперь никогда, хоть ты понимаешь это? Никогда не сможешь снова работать в Англии.

Я вышел со студии Би–Би–Си, покинул музыкальную сцену, уехал из Лондона, уехал из Англии, оставил друзей. Попрощался с мечтой.

*

Я надолго уехал из Англии. Шестидесятые окончились смертью многих моих друзей и кумиров; Джими Хендрикс, Роланд Кирк, Джим Моррисон, Брайан Джонс и Джанис Джоплин. Прежде чем развалиться у Войны была долгая жизнь, и я вдруг осознал, что у меня нет денег. Слух донёс до меня, что «Дом восходящего солнца» снова популярен в Англии. И я вылетел назад, надеясь, что получу небольшую поддержку от сборов, что позволит мне организовать новый ансамбль и новую карьеру. Даже поговаривали о возрождении Animals.

Прилетев в Лондон, я обнаружил, что многое изменилось. Старые мечтания ушли в прошлое. Новые подростки, новая музыка, новые ориентации. Панк–рок у кормила. Стены домов испещрены бесконечными граффити, в том числе и стены штаб–квартиры старой звукозаписывающей компании. В прошлом и униформа швейцаров. Зашёл. Всюду незнакомые лица, за исключением одного пожилого сотрудника.

— А, Эрик, с приездом в родные пенаты. Немного денег? Уверен, дадут немного, пойдём, я провожу тебя в бухгалтерию.

Мы нашли главного бухгалтера.

— А, мистер Бёрдон. Да «Дом восходящего солнца» сейчас очень популярен. У нас на телевидении развёрнута большая промоутерная капания, может, слышали?

— Да, и я надеюсь на аванс, — горячо сказал я.

— Хорошо, минуточку, сейчас гляну. В соответствии со счетами, учитывая примечания первоначального контракта с Animals, скорость поступлений и затраты на продвижение, вы нам задолжали 675 фунтов. Можете взять фотокопию счёта.

Я был ошарашен. Сел в автобус домой в Фулхем, и мне вспомнились слова покойного Грэма Бонда:

«Да, становишься знаменитым, весь мир знает твоё имя, но не вздумай изменить блюзу, останешься без гроша в кармане».

Слава. Она у меня есть. Но будущее? Будущее ускользает от меня.