Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [69]

— Конечно, полпинты гинесса.

Он заказал выпивку.

— Удачи, Эрик, — сказал он, пожимая на прощание мне руку. — Ещё увидимся, дружище. Я‑то собираюсь в Филмор, хотя Билл ко мне последние дни немного уклончиво относится. Уверен, Крис, уже всё продумала на счёт тебя. Скоро увидимся, сегодня вечером будет настоящий сан–францисский джем.

Пешком прогулялся обратно, всего несколько кварталов. Вот и дом Крис Брукс. В доме тихо. Дети уже спят. Вижу записку. Крис. Она у соседей, недалеко, через два дома. Джуди — в Филморе. На моё имя будет лежать контрамарка на служебном входе. Там меня встретит человек. Её увижу позднее.

Проверив содержимое карманов, нахожу сорок долларов. Живём. Я вооружён. Выхожу. Сан—Франциско ночью шикарен. Направляюсь в сторону Хайт—Ашбери.

В Хайт–Ашбери когда–то было сан–францисское негритянское гетто. Местные перекрёсток улиц Хайт и Ашбери прозвали «Ненавистным местом», по созвучию (The Hate), из–за новой философии мира и любви. Если ты не за мир и любовь — ты из другого мира, внешнего Хайт—Ашбери, мира, где идёт война во Вьетнаме, где зверствует полиция, где есть расовая дискриминация и межнациональная вражда и где безграничная власть правительства.

Стою на улице этого гетто, передо мною массивная стальная дверь, ведущая за кулисы Филмора Билла Грэма. Несколько харлеев припарковано рядом. Двое копов, явно чувствующие себя чужаками в окружающем их мире, переговариваются по своим рациям. Никто не обращает на них внимания, на этих, вооружённых до зубов инопланетян — толпа бурлит около служебного входа в надежде проникнуть внутрь. За дверью тоже коп, чёрный, постарше тех двоих, снаружи, с благодушной улыбкой на лице, но зорко следящий, чтобы ни одна душа не проскользнула мимо. Но нет, всё же вижу одного–двух счастливчиков, пробравшихся с улицы внутрь. Мой человек пришёл, я назвался. Он закачал головой: дверь для меня закрыта. Кляц. Разворачиваюсь и перехожу на другую сторону улицы.

Копы оседлали свои харлеи и исчезли в наступивших сумерках, сверкая жёлтыми и красными огнями своих мигалок. Длинноволосая молодёжь одета по–индейски. Большинство парней по пояс голые, без футболок — ночи здесь тёплые, а воздух, словно он мягкий. Ремни, пояса плетёные с вышивкой, самодельные, джинсы и ковбойские сапоги. Чёрные, местные, те кто жили здесь до вторжения этой молодёжи, в основной своей массе детей убежавших из дома и прибывающих сюда со всех уголков Америки, совершенно смешались с толпой и у некоторых бумажные пакеты с самодельным дешёвым вином, которое они производят без намёка на виноград. Но вот что меня более всего удивило, здесь, на территории Соединённых Штатов Америки — свободное общение без различия расовой либо этнической принадлежности. Абсолютно никакого напряжения или неловкости.

Вдруг небольшая дверь, ведущая за кулисы, открывается и вижу голову с копной волос, повязанную разноцветной тесёмкой, принадлежащую девушке в голубых джинсах и обтягивающей маечке, кивающую в мою сторону, видимо, старающуюся обратить внимание копа на меня. Палец, сначала показывающий в мою сторону, теперь манит меня, приглашая подойти. Знакомое лицо, где–то я его уже видел. Не могу вспомнить где. Нет, не помню.

— Эй, Эрик, — позвала она меня с сильным южно–техасским выговором, — скорее, давай, тебе разрешили войти.

Я подошёл, она взяла меня за руку — пальцы в кольцах, браслеты на запястьях. Подставила щёку для поцелуя и увлекла внутрь.

— Джуди где–то здесь, наверху, но хотела, чтобы я спустилась и проводила тебя. Я — Джанис, пою со Старшим Братом и Держателями Акций.

— Джанис Джоплин? — переспросил я. — О, я много о тебе слышал.

— А ты — Эрик Бёрдон из Animals? — воскликнула она. — Я тоже наслышана о тебе.

Мы оба прыснули от смеха.

— Рада с вами познакомиться, мистер Бёрдон, — сказала она, даже немного усиливая свой южный акцент.

Она пожала мне руку, с силой встряхнув. И я почувствовал что–то оставленное ею в своей ладони. Взглянул — пурпуровое сердце осталось в моей руке.

— Вот, возьми, хорошо забирает, — произнесла она. — Оузли, тебе понравится, настоящее хорошее дерьмо.

Я сунул его в рот и положил под язык. Сладковатый запах марихуаны медленно плыл, растекаясь по лестнице, пока я поднимался, чтобы попасть в главный зал.

Я стянул куртку, завязал рукава на поясе и огляделся.

— Ого, Джанис, невероятно, просто невероятно!

— Да–да, идём, — тянула она дальше. — Джуди ждёт тебя за кулисами.

Посреди танцпола сидит парнишка, рядом с ним огромный эльзасец застыл как изваяние. Перед ним — плакатные краски и кисти, а сам аккуратно выводит психоделические рисунки прямо на полу, отгоняя танцующих со своей работы.

— Эй, дружище, не наступай на мой рисунок, обойди.

Подхожу к нему, и стою как завороженный. Рядом не терпится увести меня — Джанис.

— Э, ну, Джанис, я же здесь в гостях, позволь посмотреть.

Она рассмеялась и осталась тоже посмотреть, как парень рисует. Всюду по залу мерцают вспышки сигарет с марихуаной. Дьявольский цветок прямо на моих глазах распускается в этом зале любви. Группа парней, взявшись за руки и встав вкруг танцуют. На их спинах — крылатый череп, символ смерти. А чтобы яснее было — цветастая надпись декларирует: