Рано или поздно или никогда-никогда - [7]

– Они никак не могут решить, кто вы: хвастун или мошенник. Признаться честно, и я тоже.

Тогда я рассказал ему об операции, которую мне пришлось сделать, чтобы соблюсти обычаи анула. Маккаби перевел мои слова членам племени. Туземцы понимающе кивнули друг другу, затараторили еще громче, а потом один за другим стали подходить ко мне и гладить меня по голове.

– Они одобряют мой поступок? – удовлетворенно поинтересовался я.

– Они считают, что вы сумасшедший, как кукабарра[18], – откровенно заявил Маккаби. – По их поверьям, тому, кто приласкает дурака, непременно повезет.

– Что?

– Посмотрите внимательно на своих овечек, – посоветовал мой спутник. – И вы увидите, что обрезание у них давным-давно вышло из моды.

Приглядевшись, я понял, что Маккаби прав. В моем мозгу всплыли недостойные христианина ругательства, которые я с радостью адресовал бы майору Мэшворму. Чтобы взбодриться, я предложил Маккаби еще раз попытать счастья с бусами. Не знаю, что мой переводчик сказал туземцам, но все племя устремилось к грузовику. Возвращаясь, каждый из них тащил по две пригоршни бусин.

Некоторые из них сделали по два или три захода. Я был доволен.

На землю опустились короткие тропические сумерки. Расположившись среди акаций, анула разожгли костры для приготовления пищи. Я понимал, что сегодня больше ничего не добьюсь, поэтому мы с Маккаби тоже развели костер и повесили над ним походный котелок. Едва мы приступили к еде, один из аборигенов подошел ко мне и, улыбаясь, протянул кусок коры, на котором лежала какая-то местная пища. Что бы это ни было, оно неприятно подрагивало, и я тоже содрогнулся от отвращения.

– Жир эму, – пояснил Маккаби. – Их любимое лакомство. Это они так благодарят вас за бусы.

Я был в восторге от его слов, однако из-за тошнотворного вкуса и запаха деликатес не лез мне в горло. Я чувствовал себя так, словно передо мной поставили целую миску слизи.

– На вашем месте я бы поскорее заканчивал с едой, – посоветовал Маккаби, который успел побывать у костров туземцев. – Скоро анула поймут, что бусы ни на что не годятся, и отберут угощение.

– Что?

– Они варят стекляшки уже два часа, но те не стали ни капельки мягче.

– Они едят бусы?

Видя, что я испугался, Маккаби сжалился и заговорил со мной почти ласково:

– Преподобный, эти ребята живут, чтобы набить себе брюхо, потому что лишь так они могут выжить. Они не строят домов, у них нет карманов, они не владеют имуществом. Они знают, что их лица уродливы, как зад вомбата, поэтому им не нужны украшения. В этом жестоком краю невероятно трудно найти пищу. Если им на глаза попадается какой-нибудь незнакомый предмет, они тут же проверяют его на съедобность.

Я слишком устал, чтобы встревожиться. Так что я полез в палатку, чтобы, по выражению Маккаби, «отправиться на боковую». Мне удалось немного вздремнуть, однако большую часть ночи я провел, выпроваживая чернокожих девушек, которые одна за другой приходили ко мне. Очевидно, ими руководило детское желание поспать под крышей для разнообразия.

Я проснулся довольно поздно. Продрав глаза, я обнаружил, что анула корчатся на земле, завернувшись в свои подстилки вагга, и стонут.

– Сегодня вы не увидите никаких плясок в честь демонов дождя, – сообщил мне Маккаби. – Они обожрались вашими бусами и теперь маются животом.

Вот тут я забеспокоился по-настоящему. А что, если все они умрут, как динго?

– Я бы не сделал этого ни для одного паршивого бродяги, кроме вас, преподобный, – объявил Маккаби, роясь в своем мешке. – Но так и быть, я дам им немного сладостей из своих запасов.

– Что?

– Шоколад. Вот что я использую, когда мне нужно договориться с туземцами. Они любят это дерьмо гораздо больше, чем бусы.

– Но это же Экс-Лакс![19] – воскликнул я, когда мой приятель показал мне плитку.

– Как раз это им и нравится. Они получают оба удовольствия сразу.

Последующие события этого дня не поддаются описанию. Главное, ближе к вечеру склоны близлежащих холмов были усеяны небольшими кучками стеклянных горошин, сверкавших в лучах заходившего солнца. А у меня возникли другие проблемы: все мое тело невыносимо зудело. Впрочем, Маккаби ничуть не удивился.

– Мясные муравьи, – предположил он. – Или сахарные муравьи. Это могут быть также белые муравьи, бычьи, болотные или мясные мухи. Я же говорил вам, преподобный, у миссионеров недостаточно прочная шкура, чтобы бегать с голым задом.

Без особых сожалений я оставил свое намерение жить так же примитивно, как моя толстокожая паства, и пошел в палатку одеваться.

Однако нельзя сказать, что этот день прошел совсем впустую. Я напомнил Маккаби, что для выполнения ритуала нужен водоем, и мой переводчик отвел меня в племенной оазис анула.

– Стоит засуха, поэтому от биллабонга[20] мало что осталось, – предупредил он. Яма была довольно широкой и глубокой, но она оказалась пустой, если не считать густой вонючей жижи на дне, сквозь которую сочилась струйка зеленоватой воды шириной с карандаш. – Однако в сезон дождей здесь будет такой потоп, что испугался бы даже Ной. Так или иначе, это, должно быть, тот самый пруд, о котором говорилось в вашем «Золотом»… как бишь его там? Это единственный источник на сотню миль вокруг.