Ранняя осень - [54]

— Вскипит самовар, налей в грелку кипятку. Поясницу погрею. — Вздохнув приглушенно, со стоном, Прохор Силантьич прибавил: — Лягу пойду. Мочи моей нет.

— А завтракать? — спросила Наташа.

Прохор Силантьич поднялся с табурета.

— Какой мне завтрак! До постели бы добраться.

Настороженным взглядом проводила Наташа Сычкова, медленно притворившего за собой дверь в горницу.

Подошла к окну.

Ветер трепал у завалинки рябинку с тяжелыми, слегка зарумянившимися гроздьями ягод.

Злая тоска, предчувствие неминуемой беды давили на сердце каменной глыбой. Хотелось зарыдать, броситься вон из опостылевших хором, бежать и бежать куда глаза глядят…

Когда Денис переступил порог кухни, Наташа все еще стояла у окна.

— Доброе утро, Наташа, — сказал Денис.

Вздрогнув, Наташа проворно обернулась. Миг-другой пристально смотрела на Дениса. Потом метнулась к нему, прижалась головой к его груди.

— Что с тобой? — прошептал Денис, не зная, можно ли ему коснуться рукой густых, вьющихся завитками Наташиных волос. — Тебе плохо? — снова с тревогой спросил он.

— Не знаю, — так же шепотом ответила Наташа. — Сердце сосет… ну, как есть змея подколодная.

Вскинула голову, прислушалась.

— Дома. Больным прикинулся, — одними губами сказала она. И на цыпочках отошла к окну.

Завтракали молча. Ни тот, ни другой почти не притронулись к ноздреватой, с молоком, яичнице.

Прохор Силантьич не вышел и к обеду. Через каждый час он скрипуче, по-стариковски, кричал:

— Смени мне в грелке воду… Наташа, воду смени!

* * *

А ветер наглел, становясь все упружистее и тверже. Низко, угодливо клонились чуть ли не до земли клены и березы за тыном, а несчастная рябинка перед кухонным окном моталась туда и сюда, не зная, перед кем преклонить голову. Одни степенные сосны не кланялись ветру. Они лишь покачивали макушками.

Боясь, как бы хлеставшие о мостки волны не разбили моторку, Денис вытащил ее до половины на берег.

На мысу небезопасно было стоять. Казалось, вот-вот подхватит тебя бешеный вихрь и, точно былинку, подкинет к небу. А натешившись, бросит что есть мочи в ревущие волны.

— Денис!.. Де-энис! — выйдя за калитку, прокричала Наташа упрямому парню, стоявшему чуть ли не на краю обрыва.

Но Денис не слышал, подставив грудь ветру. Крылатый его чуб задиристо дыбился.

В коровнике тревожно мычала Милка. Наташа сегодня не гоняла ее на выпас.

Куры раньше обычного взгромоздились на свой насест. Один щеголевато-белый петух разгуливал независимо по двору, подолгу топчась на одном и том же месте.

Под вечер Прохор Силантьич попросил Наташу позвать к нему Дениса.

Войдя в горницу, Денис встал в дверях спальни. Вопросительно глянул на Сычкова.

— Занедужилось мне, племянничек. Так схватило, так схватило. — Прохор Силантьич уставился в потолок. Обвисшие усы его топорщились сосульками. — Чаю, отпустит, может, к утру, а в данный момент… Уж не откажи — съезди, зажги огни. Ты ведь знаешь, что к чему. Премного буду…

— Ладно, — сказал Денис, перебивая Сычкова.

И направился к двери на кухню.

Наташа сцепила руки на груди, когда Денис рассказал ей о просьбе Прохора Силантьича.

— Я уж догадывалась… Неспроста притворился больным, — говорила Наташа возбужденно, часто оглядываясь на дверь в горницу. — Иди… Откажись немедля! Тебе что, жизнь не дорога, братик? Ведь он злоумышленно… на верную погибель тебя посылает. В такой ураганище опытному бакенщику и то небезопасно. А он — неопытного человека…

Взяв Наташины руки в свои, Денис ласково заглянул ей в глаза.

— Ну, что ты говоришь? К чему ему притворяться? А бакены я… ну, чего тут страшного? Подумаешь — ветер!

* * *

Тревожная мгла рано стала крыть землю, хотя залубенелое, словно в мороз, негреющее солнце еще висело над горизонтом, все таким же латунно-глухим, лишь самую малость над горой, как бы обрызганным брусничным настоем.

Путаясь в полах сычковского плаща, Денис втащил в лодку уже зажженные фонари, надеясь, что они не погаснут в пути. Соединив со штуцером карбюратора мотора гибкий шланг от бачка с горючим, он размотал с кола цепь.

Денис снял с уключины весло, встал на нос лодки, готовясь половчее оттолкнуться от мостков.

С кручи вдруг послышался Наташин голос:

— Обо-ожди!.. Де-эни-ис!

Ветер подхватывал ее слова и относил назад, в сторону мрачно насупленного дома.

Денис поднял голову. Наташа, прижимая к груди какой-то мешок, бесстрашно неслась вниз, по круто сбегавшей к воде тропке.

— Не торопись! — закричал Денис. — Куда ты?

Но Наташа, вся озаренная, сияющая, еле переводя дух, была уже у мостков.

— Я с тобой, — сказала она. — Держи-ка поклажу.

— Как… со мной? — поразился Денис. — Зачем?

— Вдвоем веселее. А пропадать ежели придется — так вместе! — засмеялась Наташа. — Держи, говорю, мешок… Экий неслух! И на корму шастай. Я сама оттолкну лодку.

Верховик гнал и гнал по Суровке крутую в кипенно-белых ошметках пены волну. Налетая на берег с разгону, волны разбивались вдребезги, злобно шипя.

Оттолкнувшись от мостков, Наташа повисла на носу лодки, болтая ногами, но посудину тотчас шарахнуло бортом об осклизлую сваю.

— Ой! — ахнула Наташа. Не теряясь, вскарабкалась в лодку, схватила весло, закричала: — Денис, заводи мотор!