Ранний ледостав - [30]

Порывы ветра подхватывали легко нагруженную нарту, то заносили ее и сторону, то гнали вперед, да так, что она обгоняла хозяина. И только когда начался хвойный лес, он сразу же почувствовал, насколько здесь слабее ветер. Время от времени ему встречались нарытые, видимо, загодя под прикрытием елей и кедров снежные ямы, в которых важенки укрывались со своими телятами. При его приближении оленуха тут же вскакивала, вслед за ней начинал неуклюже подниматься и малыш, норовя приложиться к материнскому вымени; были и такие, что лежали в своих ямах пока в одиночку — этим, наверное, предстояло вот-вот отелиться.

До избушки было уже недалеко, когда Арсин, проходя подле чахлого низкого кедра, едва не наступил на лежавшую чуть не на самой его дороге важенку. Акар — очевидно от неожиданности — заскулил, затявкал, резко дергая поводок, и перепуганная важенка, стремглав покинув свою яму, потрусила по насту в направлении крутого обрыва, время от времени тревожно поглядывая назад. Наконец она совсем замедлила ход и стала, теперь уже неотрывно глядя в их с Акаром сторону. Так и прошел бы Арсин мимо, далее не заглянув в яму, — решил уже, что важенка еще не отелилась, как вдруг Акар заскулил и сильно потянул его назад. Арсин нехотя вернулся, не понимая, из-за чего волнуется пес. Яма была просторной, видно, важенка давно уже топталась здесь; нагнувшись, он увидел внизу, среди обнажившихся из-под снега кустов багульника, небольшой темный комочек. Его можно было бы принять и за пень, замшелую корягу, но Акар так скулил, так рвался к этому комочку, что Арсин понял — это лежит либо мертвый, либо вконец обессилевший олененок.

Арсин привязал Акара к ножке нарты и, присев над крохотным неподвижным существом, бережно провел рукой по его головке. Олененок едва приподнял ее и тут же уронил бессильно. Он весь дрожал от холода, и Арсину стало ясно; еще немного, и едва народившаяся эта жизнь угаснет навсегда. Скорее всего, этот слабенький детеныш появился на свет дня два назад; важенка, конечно, облизывала его все это время, но он никак не мог подняться на ноги, никак не мог дотянуться до вымени и потому был обречен. Не заметь его сейчас Арсин — и все бы кончилось сегодняшней ночью…

Арсин попытался осторожно поставить его, но неокрепшие ножки подкашивались, подобно слабым соломенным стебелькам.

Пастухи в таких случаях обычно отлавливают важенку-мать, приводят ее к теленку и насильно прикладывают малыша к вымени; и бывало, не раз бывало, что слабый олененок чуть ли не сразу после этого, словно после живой воды, начинал жить самостоятельно, а вскоре уже мог и следовать за матерью.

Арсин огляделся, ища мамашу глазами. Важенка отбежала довольно далеко и поймать ее можно было только арканом. Но вот аркана-то у него как раз и не было. Да и времени на это, если бы даже он нашелся — тоже не было. Жизнь олененка висела на волоске: ему нужно было немедленно, прямо сейчас дать тепло и еду. Не раздумывая, Арсин снял притороченную к нарте оленью шкуру и завернул в нее, как в тулуп, беспомощного малыша. Идти стало труднее. Перекинув лямку через правое плечо, он взял олененка на руки и медленно, чтобы не упасть, понес к избушке. Важенка-мать проводила их жалобным взглядом, но за Арсином она не пошла, остерегаясь, наверное, похожей на волка собаки.

Дверь в избушке за эти дни чуть ли не до середины замело снегом, а сама она походила теперь на бредущего в сугробах огромного медведя. Арсину пришлось положить шкуру на нарты и быстро отгрести от двери затвердевший наст. Затем он внес олененка в дом. В печке уже загодя заготовлены были, как полагается, сухие дрова, береста для растопки, поэтому разжечь огонь было для него делом одной минуты. Дрова тут же занялись, изба наполнилась треском и шумом, по ней быстро начало расходиться тепло. Вслушиваясь в гудение огня в печи, в завывания вьюги на улице, Арсин запалил керосиновую лампу и, не торопясь, развернул шкуру. От тепла олененок оживал прямо на глазах: вытягивал одну ножку, потом другую, облизываясь, беспокойно вертел головкой, словно что то ища…

— Фу, старая башка! Фу, семь мудрецов старины! — выругал себя Арсин. — Совсем ума лишился, словно от мозгов трухи — и той не осталось. Что же я стою-то? Его ведь кормить надо. Вон как еды просит… — Он поднес к мордочке руку, и олененок тут же с жадностью схватил губами его указательный палец. — Проголодался! — смущенно закряхтел Арсин, ласково поглаживая малыша. — Ну, ничего, сейчас, потерпи чуток…

Как хорошо, что у него остались эти две банки сгущенного молока! Он тут же взял с полки одну, вскрыл ее. Хотел сначала накапать на палец и дать, но тут же сообразил: вряд ли олененок сможет есть такую густую сладкую массу; Арсин схватил эмалированную кастрюлю, набив ее до краев льдистым снегом, поставил на горячую уже печку. Потом опять вышел на улицу — принес охапку таловых сухих дров, сразу же подкинул в печь. Новая чугунная печурка уже нагрелась до красноты, в избушке невозможно было сидеть в малице; Арсин с удовольствием скинул ее, бросил на нары.

Как только вода в кастрюле закипела, он распустил в ней две столовые ложки сгущенки и как следует перемешал, а потом, чтобы пойло побыстрее остыло, выскочил, как был раздетый, на улицу, поставил кастрюлю в снег и, подождав немного, понес обратно в избушку.