Ранний ледостав - [129]

«Да, — уверил он себя наконец, — скорее всего, она хочет сказать, что все еще любит меня. Только так. А иначе, разве может замужняя женщина позволить себе пойти на такую встречу?»

До слуха его долетели вдруг легкие шаги, звук которых доносился издалека, со стороны вовсю разлившегося узкого ручья, протекавшего рядом с поселком экспедиции.

«Она!.. — радостно мелькнуло в его голове. — Только она так мягко ступает. Как соболь». От волнения он зачем-то начал искать свою шапку, напрочь забыв о том, что держит ее в руке; в конце концов он все же обнаружил ее и тут же нахлобучил на макушку, чтобы хоть как-то скрыть давно не стриженные волосы.

Не в силах больше ждать, он вскочил с чурбана и теперь переминался с ноги на ногу, не зная как быть: то ли пойти ей навстречу, как он делал когда-то, то ли дождаться ее здесь, не показывая своего нетерпения…

Наконец на оттаявшей тропке появилась она — в темной кроличьей шубе, норковой шапке, модных сапожках.

— Ты уже здесь? — сказала Айнэ таким тоном, что стало ясно: она и не сомневалась в этом ни на секунду. Уверенно глядя ему в глаза, она подошла совсем близко, сняла перчатку, протянула руку: — Ну, здравствуй!..

Но Карыкур, не замечая этой руки, впился, подавшись вперед, в ее черные блестящие глаза; впился, пытаясь понять по этим глазам: прав ли он был в своих догадках, любит ли его Айнэ до сих пор… Только разобравшись в этом, понял бы он, как должен вести себя дальше: то ли и впрямь пожать ее маленькую руку, то ли, как было когда-то, обнять крепко-крепко и приникнуть к ее губам…

— Здравствуй, Карыкур! — уже громче повторила она, все еще протягивая руку. — Я говорю — здравствуй!

— Здравствуй, Айнэ… — выдохнул Карыкур.

Он видел, как она потупилась, не выдержав его долгого пронизывающего взгляда, как подрагивает ее рука, и больших усилий стоило ему сейчас не кинуться к ней, как когда-то… Он был словно в каком-то тумане, не понимал, что говорит, что делает, и несказанно удивился, когда она вскрикнула вдруг:

— Ой! Руку… все пальцы раздавил!..

Как ни странно, этот ее вскрик вывел его из оцепенения, он отпустил ее, и, совсем уже приходя в себя, сказал еще раз — теперь уже почти спокойно:

— Здравствуй… — Зачем-то поправил шапку, хотя в этом не было никакой необходимости, и совсем тихо, словно убеждая самого себя, добавил: — Вот мы и встретились с тобой… А ведь я уверен был, что никогда больше тебя не увижу…

— И я тоже… — быстро откликнулась Айнэ, видно, так же остро ощущая необычность этих первых минут их встреча. Она попыталась покровительственно улыбнуться — то, мол, было детство, а теперь у нас, у меня, по крайней мере, взрослая жизнь — но улыбка получилась какой-то вымученной, жалкой, и Карыкур сразу отметил: помнит, не удается ей забыть своей вины перед ним, — Но ведь встретились же, Карыкур… На том же самом месте… На нашем…

Каким все простым казалось ему, пока ее ждал! Увидят друг друга, и все, как с горки, покатится само собой: он изольет ей свои горькие упреки, расскажет, как страдал, как мучился все эти годы, а она в ответ начнет виниться и каяться, объяснит в откровенном разговоре, который уже сам по себе сблизит их, почему она с такой легкостью забыла его, забыла их клятвы, не сдержала своего слова… Но увы, все было совсем не так, и чем дальше, тем очевиднее становилось, что ничего этого у них не будет — ни объяснений, ни прошения, ни возврата к прошлому… Айнэ, словно разгадав, что творится в его душе, заговорила смело:

— Ну что ты молчишь, Карыкур? Ни о чем не спрашиваешь…

— О чем, Айнэ?.. После всего?.. О чем мне теперь еще спрашивать?..

— Ну как знаешь, Карыкур… Я думала, что должна тебе кое-что объяснить… Или тебе это совсем не нужно? — Она, как когда-то, уставилась на него своим завораживающим, но раз вгонявшим его в смущение взглядом. — Не хочешь, чтоб я объяснила? А сам — тоже ничего не хочешь сказать?

Карыкур, как и прежде, не выдержал ее взгляда, отвел глаза и устало приговорил:

— Нет, почему же… Если так хочешь — говори, спрашивай…

— Ну что ж, слушай, — короткими, шаркающими шажками, она подошла к плахе, которую казалось, только теперь заметила. — Ой, Карыкур! Вроде тот же самый чурбак… наш! Верно?

— Да вроде бы.

— А я, пожалуй, сяду. Так мне легче будет… говорить. — Она уселась, аккуратно расправив под собой шубку, бросила на него мгновенный взгляд, словно проверяя, покорен ли он еще ее власти, томно щурясь, подставила лицо лучам уходящего солнца и ройным, спокойным голосом, словно произносила что-то заранее заученное, отрепетированное, сказала:

— Не знаю, поймешь ли ты… Хотелось бы, чтобы понял… Не могла я иначе, Карыкур. Может, с твоей точки зрения я и не совсем права, но ты постарайся понять… Вот ты уехал, а я сижу здесь, жду тебя…

— Год какой-то всего и ждала, — перебил Карыкур; он вдруг почувствовал, что ноги плохо держат его, поспешил прислониться к стволу ели.

— Ну ладно, пусть год. Но пойми — тебя нет, жизнь идет… А тут я нового человека встретила — яркого, необычного. Я пыталась перебороть себя. Не смогла… Может быть, если бы ты был рядом…

— А то, что я любил тебя, письма чуть ли не каждый день писал — это для тебя ничего не значило, да? — не выдержал Карыкур. — Хотя… — Он махнул рукой. — Конечно, не значило, если тебе лень было даже отвечать.