Раненый в лесу - [18]

Шрифт
Интервал

Машины уже перевалили через мостик, прибавили скорость – грязное облако выхлопных газов рассеялось над лугом – и исчезли среди деревенских строений. Мацек вновь посмотрел в бинокль, увидел реку, глянул направо, в сторону двух домов, и неожиданно его рука дрогнула, замерла.

– Черт, – выругался он.

– Что там? – Коралл взял бинокль.

– Вон, возле белой хаты, – сказал Мацек.

Еще один станковый пулемет на позиции, нацеленный прямо на них, на этот раз с правого фланга, высунул круглое рыло над бревнами.

До одиннадцати часов ничто не изменилось. Было по-прежнему тихо. Воздух тлел между соснами, как головешки. Ястреба уже не трясло, его клонило ко сну, он мучительно искал удобного положения. Венява еще был жив, но не приходил в себя. Мухи роем кружились над ним, садились на лицо, заползали в рот, уши, в нос. Мацек наломал ветвей, соорудил что-то вроде шалаша над головой раненого, а остатками хвои прикрыл голые ступни.

Пахло кровью и гноем. Горячее солнце вытянуло из леса все соки, уничтожило все запахи, кроме запаха гнили. Коралл чувствовал этот запах возле Венявы, запах преследовал его даже тогда, когда он отходил… Потом он понял, что от него самого исходит эта вонь, он наклонился к своей руке, пахнуло тошнотворным смрадом. Он осторожно отодвинул тряпки. Рана выглядела кошмарно. Возле нее все покраснело, отвердело, и если нажать – сочится грязно-красная жидкость. Снова волны боли отдают в голову… Боль совсем не сильная. Коралл старается отвлечься от нее. Напрасно… Когда боль глубоко войдет в тело, с ней уже не справиться.

Вернулся Мацек, пытавшийся найти хоть какой-нибудь след пастушонка. По лицу Мацека ничего нельзя узнать.

– Дело дрянь, – сказал он Кораллу. – Воняет, как от навозной кучи.

С запада лес, вероятно, тоже окружили. Меньше чем в двухстах метрах от края перелеска Мацек обнаружил два пулеметных ствола.

– Они нам неплохой котел приготовили. Даже паренек со жратвой не может сюда пробраться. Послали нас сюда, прямо к черту в пасть, – помотал он головой. – Это даже забавно. Только вот есть до смерти хочется.

Кораллу сейчас не до еды. Во рту горький привкус, Коралл напрасно облизывает пересохшие губы.

– Не пойму, как машина сюда подъедет. Если бы они даже великодушно собрались вытащить нас из этого пекла…

Коралл замялся.

– Машина будет немецкая, люди в немецких мундирах, и мы тоже поедем под видом раненых…

– Черт побери, я готов поверить в силу Любартовского подполья, если это удастся провернуть.

У Коралла вдруг возникают сомнения. Действительно, из-за пулеметов план кажется почти нереальным. А что еще можно придумать?

– Впрочем, – добавляет Мацек, – все возможно. Не такие чудеса бывали. Факт… Я сойду за ефрейтора Шнапса. Только кто станет разыгрывать весь этот спектакль ради двух раненых? Вас я не считаю, ноги у вас целы, можете сами до базы добраться. Я бы отправился на юг, там пока тихо, до наших еще не добрались.

– Интересно, что с отрядом, – замечает Коралл.

– Может, еще встретимся, – говорит Мацек. – Пожалуй, главное здесь Венява, вернее, тот приказ, который он не успел передать.

– Сколько времени можно быть без сознания? – вырывается у Коралла. – Скоро сутки, как мы ждем от него хотя бы словечка.

– Вы считаете, что он без сознания? Если бы хотел, давно бы сказал.

– Глупости!

– Ну уж нет! Пойдем посмотрим, что с ним. – Мацек поднялся. – Пойдем?

– Пан поручик… – Коралл стоит на коленях возле Венявы.

В тени густой листвы блестят широко открытые глаза.

– Я же говорил, – шепчет Мацек.

Коралл стискивает зубы, стараясь не замечать тошнотворной вони, наклоняется как можно ниже, почти к самому лицу раненого. Действительно, ему кажется теперь, что в глазах Венявы есть искорка сознания.

– Скажите хоть что-нибудь. Вы меня слышите, Венява? Не можешь говорить? Ну, хоть глазами покажи.

– Говорит! – резкий шепот Мацека и одновременно быстрая дрожь в груди и движение, вернее, неясное, чуть заметное дрожание губ, слепленных розоватой пеной, сдавленное, глухое бормотание.

– Не понимаю, – шепчет Мацек.

– Подожди!

Снова почерневшие губы пытаются что-то произнести, звук обрывается, и уже одними губами, раз, другой: «Пить!»

– Понимаю, пан поручик, – тихо произносит Коралл. – Воды нет. Мы поищем. Где приказ – приказ для отряда?

Они напряженно следят за глазами раненого – напрасно, губы уже не шевелятся, веки полузакрыты; лицо Венявы становится чужим и далеким.

– Он пить хочет, – поднимается Коралл.

– Конечно! Но нам хотелось бы выяснить кое-что другое…

– Надо найти воду, – говорит Коралл.

Он сам ощущает теперь набухшую, сухую горечь в потрескавшемся рту, но слюну проглотить не может, воздух проходит как сквозь кляп.

– Я уже искал, – говорит Мацек, – довольно с меня.

– Теперь я пойду. А с этой стороны дороги ты искал?

– И с одной стороны и с другой. Я порядочно прошел. Надо бы сходить в деревню и попросить у жандармов ведерко.

– Ладно, я так и сделаю. Но сначала я пойду за дорогу, немного дальше, чем ты ходил…

Перебежав дорогу, Коралл остановился. Теперь дорога кажется ему шире, чем тогда, когда он увидел ее впервые вместе с Мацеком. Прямая, как стрела, она отделяет перелесок, в котором остался Мацек с ранеными, от большого леса. Впрочем, это не дорога, а насыпь под строительство какой-то автострады или стратегического шоссе, – по обе стороны тянутся валы, в ослепительном солнце белеет щебень, облитый известкой.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.