Рандом - [49]
Я шагнула на кухню и меня словно выключили. Я опустилась на пол и долго просидела без движения, слушая стук сердца. Я даже не догадывалась, что оно может так тяжело толкать ребра. Каждый стук я ждала с замиранием, заранее готовилась к нему. Так больно мне не было никогда. До такой степени, что я захотела: пусть следующий удар станет последним! Но сердце билось, не обращая внимания на мое желание. Выбрало где-то в груди самую болезную точку и долбилось, долбилось в одно место.
- Завтра, - сказала я между двумя пытками - тук-тук. – Мы похороним их завтра.
Мы долго шли к Исаакию. По дороге мы зашли в Казанский за свечами. Мне показалось важным зажечь их в ночи.
- Знаешь, Влада, я никогда тебе не рассказывал, что почувствовал, когда осознал, что мои никогда не вернутся, - Кир начал говорить и я остановилась. Повернулась и закрыла ему рот рукой.
- Не надо, - еле слышно попросила я.
Я шла, неся в сердце каждый из этих больных тук-тук, и у меня не оставалось сил ни на что другое. Оставив Кира, я поднималась по долгой лестнице на смотровую площадку. Каждую из пятисот шестидесяти двух ступеней я брала штурмом. Мне хотелось бы наполнить их пятьсот шестьюдесятью двумя воспоминаниями о маме с Антошкой, но перед глазами стояли два тела, лежащие рядом.
Шел дождь. Я промокла насквозь. И мне хотелось только одного – чтобы все кончилось. Внизу под фонарем стоял Кир, бродила невесть откуда взявшаяся лошадь. Подступающая темнота обманывала меня, скрывая сотню метров пустоты под ногами. Шаг назад…
Шаг вперед.
Зима. Глава 1. Сусанин
Часть вторая
Зима
Сусанин
Вашу мать, твою мать, мать его. И ее – до кучи. Мы похоронили не того. Вернее, не ту. На суде… А как еще назвать ту сходку, на которую собралось столько народу, сколько не собиралось никогда. Я их видел на разных собраниях, но чтобы так, всех вместе…
Старперцы отвели душу, в выражениях не стесняясь, громкость подачи оскорблений не регулируя. Молодежь сидела пасмурная и пришибленная, тяжело вздыхала под особо жгучие перлы. Типа «стрельнуть эту мразь прямо сейчас, что за ублюдка она способна родить?». Гарем Султана вел себя по-разному. По всему видно, появление Алиски внесло диссонанс в привычное распределение вакантных мест будущей иерархии. Натаха – разбитная девица неопределенных лет, в прежнюю бытность наверняка спец по продажам, продолжала заниматься тем же и сейчас. Непонятно? Я поясню – она продавала себя.
- Я вам говорю! Верка сошла с ума! Точно вам говорю, - приливной волной топила собравшихся Натаха. – Тут Ксения Петровна заикнулась о том, чтобы ее изолировать…
- Именно! – подтвердила вклинившаяся в монолог Ксения Петровна. Фиолетовые волосы растрепались, на раскрасневшемся лице изрядно увядшим цветком морщились губы в яркой помаде. – Граждане, не берите на душу грех! Так нельзя! Если вы все тут жаждете крови, давайте хотя бы позволим ей родить, а там посмотрим!
- Что посмотрим? На кого мы смотреть будем? – Натаха напирала. – Вылечить мы ее не вылечим. Тогда что остается? Посадить под замок и держать там до скончания веков? Вдумайтесь! Может, она нас всех переживет! Кто будет ее кормить, поить. Ее и ее ублюдка? Я вас спрашиваю? Ты? Ты? Ты?
Натахин палец пулеметной очередью пробил первый ряд зрителей, но нашел лишь тех, кто согласно кивал головами.
- Я вас спрашиваю, кто за это возьмется? А если она сбежит?
- Так-то оно так, - удрученно вздыхал Сан Саныч. – Но она ж беременная. У кого ж рука поднимется?
- А у нее? У нее рука поднималась? Когда она отстреливала нас, как животных? - кричал Василий Федорович. – Марьиванну, Валерика, Борисыча…
- Тамару Мироновну, - подсказал кто-то с задних рядов.
- Она, эта гнида, - на сей раз указующий перст Натахи без труда отыскал жертву. – Смотрела нам в глаза, говорила с нами, как ни в чем не бывало. А стоило нам отвернуться и что? Пулю в спину - вот что!
- Это так, - вступил молчавший до сих пор Иван Иваныч с логическим завершением ФИО Иванов – благообразный интеллигент с седой бородой. - Но внутри у ней дитё…
- Дитё? – межконтинентальной ракетой взвилась Натаха.
Я до сих пор не пойму, как Султану удалось заманить в свои сети такую горячую штучку? И почему до сих пор она предпочитала держаться в тени? Или запах власти в последнее время стал сильно чувствителен для ее ноздрей?
-Ты знаешь, что за дети рождаются в нашем мире? – продолжала наступление Натаха. – Ты видел этих детей?
- А то как же, у меня внучка… была, - Иван Иваныч сел, поник.
- Плодить шизиков, возиться с ребенком который до конца своих дней останется младенцем? В этом будет состоять Веркина заслуга?
Боевая подруга командора кричала, а я задумался: тоже, кстати, вопрос. А что за дети способны родиться сейчас? И, похоже, в ответе прозвучит приговор. Точно ли от здоровых людей получатся обычные дети, или… Я положительно ответил на вопрос и остался жить в новом мире, ответил отрицательно – и вымер. Как сам. Как человечество. Так просто оказалось подвести черту – нам, забытым, всего лишь случайно отмерили лишний полтинник (в лучшем случае), а мы успели прикинуть на себя глобальную идею продолжения человеческого рода. Тогда крайне важно позволить Верке родить. Хотя бы в качестве эксперимента.
Мир под лучами Гелиона – странный мир. Здесь последнее слово умирающего становится Истиной. Одному мать пожелала здоровья, добра, богатства. Другого отец послал в бесконечное скитание. А есть и такой, что обратил собственного сына в злобное чудовище и обрек его на вечную охоту за людьми.Мгновенно воплощаются в жизнь заклятия навсегда уходящих, только не дано им знать, чем отзовутся эти слова. С Истиной не спорят, но рок кружит предназначением и выводит неведомо куда. И совсем уж непредсказуема судьба Донаты: ведь мать бросила ее на съедение диким зверям…
Антиутопия. Рукотворный мир Андеграунда давно вышел из-под контроля, давно забил на своего творца. Он жил по своим законам. Более того, творил свои собственные. Экспериментируя с теми составляющими, которые сливались, сбрасывались, истекали из саркофагов, хранящихся глубоко под землей, подземный мир производил нечто новое. И это новое нуждалось — в зрителях? — вряд ли. Это нечто нуждалось в подопытных кроликах, на которых так удобно ставить эксперименты. А кто здесь, под землей, стал подопытным догадаться несложно.
Вторая книга дилогии. Он — кочевник. Тот, в ком дремлет природная сила выжженных Гелионом степей. Для него слово — всего лишь прелюдия к убийству. Она — его рабыня, в чьей душе обитают демоны. Однако судьбе угодно было сделать их рабами. В самом сердце Южного леса, где каждый шаг может стать последним, им предстоит борьба не только с загадочными Отверженными и с разбойниками — прежде всего им предстоит вступить в поединок друг с другом. Ежечасно, ежесекундно на собственном опыте проверяя старинную поговорку: тот, кто не гнется — быстрее ломается.
Здесь свой творец — Зона. И создала по образу и подобию своему. Кто сказал человека? Может, кровосос по образу и подобию. Или контролер. Пожалуй, Красавчик рискнул бы поставить именно на контролера. И будет каждому по вере его. И Красавчику по вере воздалось. И смерть досталась на славу. Мышеловка. Для мыши серой, чтоб много на себя не брала. Хлоп — и нет тебя. И никогда не было. Бросится ли кто-нибудь в Зону, чтобы спасти ему жизнь? Красавчик знал ответ на свой вопрос. И он ему не нравился.
Вы слышали, как ломаются кости? Вы слышали, как кричат люди от невыносимой боли? Чувствовали дрожь по всему телу от приближающегося ужаса? Вы видели, как разрушаются мечты и планы на счастливое будущее? Может, вам когда-то приходилось убегать от маньяка или вы и есть убийца? Знаете ли вы что такое безнадега? Знаете, что такое смерть?..Эта книга отнюдь не о счастливых мирах или сказочных путешествиях. Здесь нет места счастливому концу, и нет шансов отделаться без жертв. Думаете, вы в безопасности?.. Никто не в безопасности.
Можно ли человеку безнаказанно превратить отдельно взятую территорию в могильник для радиационных отходов? Настолько ли податлива, послушна и безропотна природа, которую многие из людей считают неодушевленной материей, лишенной разума и возможности отмщения? Если Земля всё же разумна, то каков будет её праведный гнев, направленный против людей? Как сами люди поведут себя в условиях локального апокалипсиса? Смогут ли они вообще сохранить свой человеческий облик? Удалось ли автору дать исчерпывающие ответы на эти вопросы, судить читателю...
Кто не желает стать избранником судьбы? Кто не хочет быть удостоенным сверхъестественных даров? Кто не мечтает о неуязвимости, успехе у женщин, феноменальной удачливости в игре? Кто не жаждет прослыть не таким как все, избранным, читать чужие мысли и обрести философский камень? Но иронией судьбы все это достается тому, кто не хочет этого, ибо, в отличие от многих, знает, кому и чем за это придется заплатить.
Решив учиться в магической Академии, я пошла против воли отца. Ему не хотелось, чтобы я выходила за пределы нашей территории. В его глазах моя судьба — сидеть дома в четырех стенах, со временем выйдя замуж за того, на кого он укажет, за того, кому он сможет доверить нашу семейную тайну, размер и важность которой очень велики. Но меня такое решение не устроило и я, забрав с собой верного друга, сбежала, впервые в жизни поведя себя таким образом. Что ждет меня на этом пути? Что за таинственные личности появляются на моем пути? И что за судьба уготовлена мне пророчеством?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В застывшем воздухе — дымы пожарищ. Бреду по раскисшей дороге. Здесь до меня прошли мириады ног. И после будут идти — литься нескончаемым потоком… Рядом жадно чавкает грязь. — тоже кто-то идет. И кажется не один. Если так, то мне остается только позавидовать счастливому попутчику. Ибо неизбывное одиночество сжигает мою душу и нет сил противостоять этому пламени.Ненависть повисла над дорогой, обнажая гнилые, побуревшие от крови клыки. Безысходность… Я не могу идти дальше, я обессилел. Но… все-таки иду. Ибо в движении — жизнь.