Ранчо «Кобыла потерялась» - [6]

Он поднял на нее невидящий взгляд.

— Или лучше не надо, это не место для мужчин… Тем более что там, может быть, будет отец…

Она снова засмеялась.

— Что ты делаешь?

Он бережно складывал письмо в свой бумажник, искал какую-нибудь веревку, чтобы перевязать баул.

— Уж не хочешь ли ты взять с собой эту гадость?

— Я вызову такси, — сказал он.

Он был серьезен. Но говорил как-то неуверенно.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Кстати, я обещала тебе виски. Ты же знаешь, где бутылка… Я переодеваюсь…

Вот так и не иначе. Переодевается для больницы, а телефон тем временем успел прозвонить три или четыре раза.

Джон же, пока она занималась всем этим, налил себе в стакан виски и выпил его без воды. Пегги так Кэли Джона и застала: бутылка виски на столе перед ним и стакан, который он так и не выпустил из руки.

— Что на тебя нашло?

Почему у него такое перевернутое лицо, будто потерявшее свою определенность, и взгляд медленно, почти боязливо ищет окна соседнего дома?

— Я ничего не сказал, — произнес он. — Звоню насчет такси.

— Если бы не Пакита, я дала бы тебе машину…

Это была ложь. Она ее никогда не давала. Она бы, скорее, отдала свой дом.

— Ты забыл сигары. Тебе нужно сходить их поменять… Подумать только, в животе у этой малышки было двое детей, а я-то, дура, думала, что у нее такой живот, потому что она много ест…

Он уселся рядом с шофером, поставив баул позади себя, и не разжал губ. На Джейн-Стейшн он пошел за своей лошадью, а шоферу приказал медленно ехать за собой.

Его сестра Матильда должна была быть заинтригована, увидев издалека солнце еще не садилось — облако рыжей пыли, передвигающееся по пустыне, а ведь бакалейщику в этот день ездить не полагалось.

Она стояла перед домом вместе с Гонзалесом и стариком китайцем, которого звали Чайна Кинг и никто не знал, почему это, и смотрела на приближающегося Кэли Джона, который прямо держался в седле и, казалось, тащил такси за собой на буксире.

Кэли Джон едва ли увидел их.

— Я там кое-что купил… — неопределенно заявил он сестре.

Он понес было баул в мастерскую, но Кэли Джон в ярости крикнул:

— Ко мне!.. Ко мне в комнату!.. Слышишь? Я сказал, ко мне в комнату.

Обед ждал его, праздничный обед, с наивными Матильдиными изысками. Он еле притронулся к еде, то и дело посматривая на дверь своей комнаты.

— Ты что, выпил? — ласково поинтересовалась сестра.

Перебрать ему случалось три раза в жизни, и он помнил их все.

— С чего бы? — подозрительно взглянув на нее, спросил он.

Она сконфузилась, заюлила.

— Не знаю… Показалось. Наверное, жара.

Ее немного пугал взгляд брата — он скользил мимо вещей, как будто бы их и не было.

— Ты купил книги?

Разве у него было заведено покупать «книги целыми баулами? А?

— Мне что, мало лет, что я не могу купить себе то, что мне нравится?

— не выдержал он.

Даже эти слова не рассмешили ее. Несмотря на свои шестьдесят восемь, он не сказал: «… недостаточно стар». Он сказал: «Мне что, мало лет», как тогда, когда был мальчишкой и она играла при нем в маму.

Он вошел к себе, дверь комнаты хлопнула, и Матильда увидела брата снова только вечером.

Глава 2

Одни все еще говорили «шахты», другие же — «у поляков». В какой же именно момент шахты забросили? В 1929-м или 1930-м, во времена финансового кризиса. Большая часть жилы к тому времени была уже выработана, и работать стали себе в убыток. Поляки появились через несколько лет, и приехали не на повозках, запряженных быками, как пионеры Запада, а битком набившись в громыхающий старый грузовик, впереди которого двигался демонтированный «Форд».

Дорогу, помнилось, они не спрашивали. Двигались, как птицы, которых ведет инстинкт. Место для лагеря меняли четыре или пять раз, не больше, а потом завладели бараками, построенными когда-то для шахтеров.

Шахту открывать снова они не стали. Вырыли новую, немного выше того места, в горах, и начали ее разрабатывать. Сколько было поляков, никто точно не знал: во всяком случае, один старик, которого возили в кресле, потом, двое мужчин и подросток — они работали в шахте. Иногда им помогали грудастые девицы — одна или две — с головами, повязанными носовыми платками; были и еще женщины, и дети были, большие и грудные, так что было невозможно понять, в каких поляки семейных отношениях.

Шахта эта находится тут, милях в двух, не больше, о г Кэли Джона, который, ни слова не говоря, садился на лошадь — отчета, когда вернется, он не предоставлял.

Матильда, поджидавшая его у двери комнаты, заметила, что выглядит брат еще решительнее, чем накануне. Разыгрывал он ее или действительно случилось нечто столь серьезное, о чем он не мог рассказать даже ей? Он и словом не обмолвился про баул и перед тем, как уйти, запер дверь на ключ. Не сказал он и почему снова надел городские брюки. Мало того, выехав с ранчо, он сделал то, чего можно было ожидать менее всего на свете, а Матильда, стоявшая на пороге, знала его, как никто другой.

Вместо того чтобы поехать по тропинке в foot-hills[1] или по той, что вела к Джейн-Стейшн, или по той, что называлась старой, он выбрал заброшенную дорогу к шахте и направил лошадь прямо по ней. Как будто другого и не существовало! Как будто тридцать восемь лет в доме Кэли Джона не существовало запрета на это имя!