Ракшаси - [2]

Как только я получила всё что нужно, я заставила Моррисона достать свой пистолет и застрелиться, оставив его признание на столе и соответствующую компенсацию жертвам в сейфе.

Прежде чем спустить курок, он посмотрел на меня. Они всегда так смотрят. Ищут милосердия, наверное. Но я знаю лучше, чем кто-либо другой, что такие грехи не могут быть прощены в этой жизни. Иначе милосердие будет воспринято как признак слабости, и преступник вернётся на былой путь, как только первоначальный страх ослабнет.

Однако они всегда смотрят на меня и всегда задают один и тот же вопрос:

— Кто ты?

— Ракшаси, — ответила я и нажала его пальцем на спусковой крючок.

Ракшаси. Моррисон не знал, что означает это слово. Они никогда не знают. Даже мои потомки лишь смутно представляют кто мы; возможно, они знают о нас по рассказам бабушки, которая хотели попугать непослушных внуков.

Это слово переводится как защитник, что всегда вызывало у меня смех. Мы воины-демоны, проклятые, чтобы шагать по земле как монстры, неся разрушение везде, куда мы ступаем. Нарушители. Совратители. Пожиратели.

Только приняв сделку ища, мы становимся защитниками. Встав с нашего смертного ложа, мы встречаем членов семьи ища. Он ведает нам нашу судьбу. Страдание, вина и боль, вечно мучаясь от этого в жизни, мы должны принести их другим. И все же мы можем искупить наши грехи. Принять сделку, работать на ища, пока не возместим наш долг. Только после этого мы станем свободны.

Я не приняла первое предложение. Сомневаюсь, что любой ракшаси соглашается сразу. Мы мужчины и женщины с железной волей, и мы не сжимаемся от первой угрозы беды. Я не верю, что ища ждут от нас согласия. Не сразу. Они просто предлагают сделку, и когда её отклоняют, уходят. Затем, на каждой последующей годовщине, они находят нас и предлагают снова.

В конце концов меня сломили ни страдание, вина или боль. Это было одиночество. Мы обречены быть одни пока шагаем по этой земле. Возможно, я бы выдержала, если бы ища не принёс мне письмо. Письмо от Дамана. Он тоже был обречён на подобное существование. Наши преступления были поделены, как каждая часть наших жизней с детства.

Даман принял сделку своего ища и умолял меня сделать тоже самое. Принять соглашение, и мы снова будем вместе. Так ему обещали. Так обещали мне. И я согласилась.

Мы вернулись в дом Джонатана. Здесь я жила уже шестьдесят лет, хотя Джонатан и Кэтрин переехали сюда только два года назад, когда он стал ища после своего дяди. Я шла придатком к дому. Или, скорее, он шёл придатком ко мне.

Это была не жалкая лачуга. По размерам и великолепию дом мог сравниться с особняком Моррисона. Участники этого «крестового похода» не давали обета бедности. Как и тамплиеры, они щедро набивали карманы плодами своих «благодеяний», что частично объясняет причину выбора акул бизнеса в качестве жертв. Мы на спаде. Некоторые воспринимают это как знак затянуть пояса. Другие начинают искать более прибыльные источники дохода. Я не могу спорить. Я чувствовала тоже самое, когда ходила по земле как человек. Но это не имеет значение, ведь если Ройсы освободят меня, они потеряют свой доход. Это не даёт им стимула согласиться с тем, что я возместила свой долг.

Джонатан отвёл меня в мои покои. Если сравнивать их с клеткой, то конечно только с золотой. Спальня, гостиная, кухня и ванна — всё обставлено с роскошью. Полки ломятся от книг. Компьютер, стерео и телевизор поставлены для развлечений. Всё, что я пожелаю, моё. Всё, кроме свободы. На стены наложена магия, которая не даёт мне уйти от моего ища.

Не считая отчёта о произошедшем, мы с Джонатаном молчим все четыре часа обратного пути от дома Моррисона. Каждый ища особенный. С некоторыми я заводила что-то сродни дружбе, но большинство предпочитали более деловые отношения. Джонатан довёл их до крайности, говоря со мной только при необходимости. Ведь разговор со мной мог затронуть тему моих мыслей или чувств, а значит, это подразумевает, что они у меня есть, что я разумное существо. Лучше забыть об этом.

Я приготовила ужин. Стакан человеческой крови. Тарелку человеческой плоти. Они нужны мне для существования, и мои ища обеспечивают меня ими. Когда-то они использовали своих жертв. Теперь это неудобно. Один из ища без ракшаси увидел в этом возможность и открыл рынок. Джонатан заказывает мне еду. Продукты приходят охлаждёнными, кровь в винных бутылках, а плоть, аккуратно упакованная и маркированная как свинина.

Я поставила на стол тарелку с карри. Я могу быть каннибалом, но не забыла вкус обычной еды. Поужинав, я стала дожидаться Кэтрин. Она даёт мне время после работы на еду, предпочитая не приходить, пока аромат свежеприготовленной плоти витает в воздухе. Я любезно открыла окна.

Как ответная любезность, Кэтрин всегда стучит, прежде чем войти. Большинство моих ища так не делают — или они не понимают, что у меня может быть потребность в уединении, или хотят напомнить мне о моем месте. Джонатан регулярно «забывает» стучать — это его способ утвердить своё положение, не бросая мне вызов. Я бы его больше уважала, если бы он действительно забывал.

— Как всё прошло? — спросила Кэтрин сразу же, как вошла. Можно было бы предположить, что она уже переговорила со своим мужем и просто хотела быть вежливой, но в этой паре не царило такого доверия.