Ракеты и подснежники - [9]

-- Так уж и все небо?

-- Да. Представь себе нашу страну, ее территорию. В Москве или в Минске сейчас лишь на исходе день, а во Владивостоке, на Камчатке уже ночь. Там спят, работают в ночных сменах, кто-то, как мы с тобой, гуляет, а небо над ними просматривают, прощупывают радиолокационные станции. У экранов этих локаторов не спят солдаты и офицеры. Появится воздушный враг, они немедленно дадут информацию, оповестят о нем. И тогда-то, Наташа, вступим в работу мы -- ракетчики... Но чтобы наверняка, чисто отправить на тот свет непрошеных гостей, мы учимся, тренируемся, выполняем регламенты -периодически подстраиваем аппаратуру, поддерживаем ее в постоянной боевой готовности.

Наташка, опустив голову, ковыряет ботиком грязь.

-- Как все это сложно: ракеты, жизнь в тайге, готовность...

-- Ладно, больше не буду. Я просто уморил тебя сегодня.

-- Знаешь, а мне даже это нравится! -- она шаловливо коснулась моей руки.

Возле домиков мы поравнялись с железной бочкой, стоявшей на подставках-козлах. С конца деревянной пробки вода торопливо скатывалась шустрыми каплями в растекшуюся на земле лужу. В бочке нам ежедневно привозили из поселка лесорубов воду. Бочка была закопченная, с вмятинами и следами ударов. Зимой по утрам, чтобы умыться, нам приходилось сначала отбивать в ней лед, а потом растапливать его: намоченную в керосине тряпку обматывали вокруг бочки и поджигали.

Наташка остановилась, с прямодушным недоумением спросила:

-- Это пожарная бочка, Костя?

Я не успел ответить -- услышал внезапно позади себя:

-- Из этой бочки мы пьем. Как вам после столицы такое нравится?

В двух шагах стоял Буланкин, ухмыляясь, заложив руки в карманы шинели. Нагловатый взгляд, стеклянный блеск глаз... Значит, приложился к бутылке. Чего доброго, еще ляпнет, как вчера на позиции.

Сжав кулаки, глядя в широко поставленные глаза, я сдержанно сказал:

-- Шел бы ты, Буланкин, своей дорогой. Лучше будет.

Он повернулся все с той же ухмылкой, лениво заковылял к домам. Наташка, спрятав подбородок в воротник пальто, рассеянно смотрела ему вслед.

-- Кто такой?

-- Тот самый Буланкин, о котором за обедом говорил майор Климцов. Не хочет служить и безобразничает.

-- И правда, из этой бочки будем пить воду?

-- Временно, пока не пустят водокачку.

Наташка посмотрела на меня, потом повела взглядом вокруг --растерянность отразилась на лице. Кажется, я понял ее в эту минуту. Непролазная грязь, четыре офицерских домика, прижавшиеся друг к другу, казарма, водонапорная башня, лес кругом... И как далеко от Москвы!

3

Нас поставили на боевое дежурство. Целый день в дивизионе работала комиссия из штаба полка -- проверяла состояние техники, умение вести боевую работу на ней; всем без исключения -- солдатам и офицерам -- члены комиссии устроили настоящий экзамен.

Техники, операторы заглядывали в кабины возбужденные, взволнованные.

-- Ну, как у вас? Порядок? А мне задал вопрос -- попотел! И потом, какое у них право к операторам предъявлять те же требования, что и к техникам? Такого еще не было!

Всякий раз нам казалось, что очередная комиссия была строже, придирчивее всех предыдущих.

Собираясь в курилке, офицеры разбирали "коньки" проверяющих, заковыристые вопросы, поругивали, перемывали косточки особенно дотошным, въедливым членам комиссии.

-- Нет, какая же все-таки связь между временными задержками в блоке и тактикой? -- настойчиво допытывался молодой белобрысый лейтенант Орехов, поворачиваясь по очереди к каждому из нас. -- Ну какая?

-- Брось ты! -- отмахнулся от него техник Рясцов. -- Кто ее знает? Заладил! Поди и спроси своего проверяющего. Он задавал вопрос-то.

-- Как же можно? -- не поняв скрытой иронии, изумляется Орехов.

-- Так вот и спроси... Мол, будьте любезны, обернитесь на минутку из члена комиссии в доброго ангела...

-- Учи! Давно жареным не пахло -- отбивная будет!

Орехов наконец понимает иронию, густо краснеет.

-- Что у вас! Вот нас, стартовиков, гоняют! Одной секунды расчет не дотянул в переводе ракеты -- и тройка...

Но в конце концов страсти улеглись: комиссия признала, что к боевому дежурству мы готовы.

А вечером на позиции перед строем объявляли приказ. Майор Климцов читал его медленно, с ударением и расстановкой. Басистый голос адъютанта разносился над застывшим строем, над ракетами, лежавшими под чехлами на установках. Рядом с ним стояли подполковник Андронов и члены комиссии.

-- ...Дивизиону заступить на боевое дежурство по охране воздушного пространства Союза Советских Социалистических Республик...

Эхо отозвалось в тайге.

Потом офицеры выходили из строя, ставили свои подписи в журнале.

Боевое дежурство... Это значит, что все сидят прикованные к городку. Выезжать нам никуда не разрешается. Офицеры знают в такие дни три места: позиция, казарма, домики. А там, на позиции, в кабинах станции, у пусковых установок, с этого момента беспрерывно дежурит смена. Она всегда на своих местах, всегда настороже, точно недремлющее око. И только два-три человека выбираются по утрам за пределы временного, в один кол, забора из колючей проволоки: нужны вода, продукты, без чего невозможна жизнь даже в нашем маленьком лесном городке.