Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам - [8]

Конечно, в течение пяти школьных лет, насколько помню, мне всегда не хватало времени. Зимой вечерами надо было еще успевать на катки. «Патриаршие пруды», «Искра» на Пресне и «Стадион юных пионеров» — вот три катка, на которых мы встречались в «нерабочее время». Здесь не только катались. Катки были местом свиданий и объяснений. В те строгие, пуританские времена считалось недопустимым, чтобы юноша в 14-15 лет шел под руку с девушкой. На катке можно было обхватить девушку за талию, кружить по льду до полного изнеможения и потом провожать ее домой, не опасаясь чьих-либо укоров. Такой был кодекс чести на катках. Лыжные соревнования проводились в Петровском парке. Участок теперешнего Ленинградского проспекта от метро «Динамо» до «Аэропорта» был отличной трассой, которую по воскресеньям заполняла московская лыжная элита. Редкие извозчики и автомобили не были помехой.

Весной 1929 года закончившим девятые классы в торжественной обстановке были вручены аттестаты, удостоверяющие успешное окончание средней школы. Мы выпускались в жизнь, где каждому предстояло выбирать свой путь. Каждый из нас, конечно, мечтал сразу поступить в вуз. Заряд, который дала школа № 70, не пропал даром.

Спустя 40 лет, встретившись с несколькими бывшими одноклассниками, мы подсчитали, что только из состава нашего класса вышло четыре доктора наук, пять кандидатов, три или четыре руководителя производств. Только три девушки стали профессиональными библиотекарями, другие получили педагогическое, строительное и даже высшее литературное образование. Один из «наших» даже окончил консерваторию по классу фортепьяно. Все, кого мы вспомнили из выпуска 1929 года, рано или поздно получили высшее образование. Трое не вернулись с фронтов Великой Отечественной войны.

В те годы уже началось всеобщее, обвальное увлечение техникой и точными науками.

Конкурсы в технические вузы составляли по семь — десять человек на место. Однако барьером для поступления был не только конкурс на вступительных экзаменах. Кроме обычной приемной комиссии, работали своего рода «отборочные комиссии», которые должны были обеспечить в числе принятых подавляющее численное превосходство рабочих, не менее чем с трехлетним стажем, членов профсоюза, детей чистого пролетарского происхождения, затем крестьян и на оставшиеся места допускались служащие и дети служащих.

Я по графе «социальное происхождение» значился сыном служащих и надежд на прием с первого раза почти не имел, тем не менее сделал попытку поступить на электротехнический факультет МВТУ. По наивности полагая, что мои радиотехнические труды могут играть какую-нибудь роль, я подробно написал об этом в автобиографии, сославшись на уже полученные три авторских свидетельства и публикацию в журнале. Экзамены я выдержал, но, конечно, не прошел по графе «социальное происхождение». Так мне честно и объяснил специально выделенный для разговоров с абитуриентами член приемной комиссии: «Поработайте года три и приходите. Мы вас примем как рабочего, а не как сына служащих».

Из всех рабочих специальностей мне показалась наиболее привлекательной работа электромонтера. Ближе всего к дому был Краснопресненский силикатный завод. Оснащенный зарубежным технологическим оборудованием, он начал выпускать белый силикатный кирпич. Я был принят на завод электромонтером с испытательным сроком. Попав под начало сурового старшего электрика, латыша, плохо говорившего по-русски, я, вероятно, был бы зачислен учеником. Но неожиданно выяснилось, что завод приобрел немецкий экскаватор с электрическими приводами. Фирма прислала немца — монтера для сборки и сдачи этой машины в эксплуатацию. Немец не знал русского языка, и ему был необходим понимающий помощник. Моего школьного запаса немецких слов оказалось достаточно, чтобы немец сказал «зер гут» и я, проработав с ним месяц, получил высокую оценку «иностранного специалиста». Таким образом, перескочив унизительную для самолюбия и зарплаты ступень ученика, я стал электромонтером четвертого разряда по семиразрядной рабочей сетке.

Работа электромонтера на кирпичном заводе оказалась совсем не легкой. Силикатный кирпич изготавливался из смеси песка с негашеной известью. Песок добывался тем самым немецким экскаватором. Он вгрызался в гору, которая зимой была любимым и единственным местом горнолыжных катаний. Вагонетки, груженные песком, по эстакаде тросовым приводом поднимались к высоким башням, служившим для смешивания песка с негашеной известью. В обязанности электромонтера входило, кроме всего прочего, сращивание часто обрывающегося стального троса. До сих пор вспоминаю, сколько проклятий я отпускал этому тросу, когда зимой на леденящем ветру голыми руками надо было по всем правилам безопасности срастить разлохмаченные стальные волокна. Они до крови прокалывали непослушные окоченевшие пальцы.

Еще меньшее удовольствие доставлял поиск отказа в электрических приводах шаровых мельниц, служивших для размельчения извести. Едкий туман известковой пыли позволял дышать только через респиратор, который мешал разглядывать переплетение проводов в распределительных коробках. Неосторожное движение — и удар током заставлял вспоминать о резиновых перчатках и обязательных на такие случаи галошах. Галош не было, а толстые перчатки не позволяли регулировать тонкие механизмы включателей шведской фирмы «Асеа». Я научился огрызаться на замечания не в меру придирчивого, а под конец рабочего дня пьяного мастера. В наказание, при насмешках других монтеров, меня посылали тянуть по столбам воздушную проводку в рабочий поселок и заниматься самой черной из электрических работ — ремонтировать осветительную сеть в общежитиях.