Ракетный центр Третьего рейха - [6]

В конце концов я получил письмо от Хартмута по поводу нашего разговора. Вскоре после этого, 13 июля 1943 года, пришел приказ о моем переводе. Моя жизнь мгновенно изменилась. Начинала осуществляться моя мечта. Как сейчас ракетчики не до конца осознают важность своей работы, так и я тогда не понимал, что буду разрабатывать новое оружие. И прежде, и сейчас я об этом не задумывался. Для меня приказ о переводе означал начало карьеры и возможность участвовать в рождении одной из величайших эпох всех времен.

Я снова посмотрел на приказ о переводе: в нем значилось «Пенемюнде».

Вечером 29 июля 1943 года, через три недели после успешного вторжения англо-американских войск на Сицилию, положившего начало долгой и тяжелой итальянской военной кампании, Хартмут Кюхен встретил меня на железнодорожной станции в Козерове – небольшой деревушке и месте отдыха на острове Узедом, в северной оконечности которого находился Пенемюнде. Последовали дружеские приветствия, радость от возобновления прежней дружбы и много благодарных слов в адрес Хартмута, изменившего мою судьбу. Он сразу предложил мне остановиться в его доме на пару дней. В тот вечер он мало говорил о своей работе, несмотря на мои неоднократные попытки разузнать больше.

На следующее утро я проснулся, когда солнце было уже высоко. Поднялся с постели я неохотно. Хозяйка, у которой Хартмут снимал квартиру, уложила меня спать на застекленной веранде. Я спал на кровати с матрасом, постельным бельем и подушкой, которыми не пользовался несколько месяцев. Мне очень не хотелось вылезать из кровати, но, услышав шум из кухни, я понял, что голоден. Бреясь, рассматривал в открытое окно небольшой огороженный дворик внизу, по которому деловито бегали две дюжины кур. Кроме того, там были фруктовые деревья и, частично скрытые от глаз, строения. Посмотрев на темно-синее небо, усеянное белыми облаками, я вспомнил расхожую фразу: Ein Wetterchen zum Eierlegen – «В плохую погоду куры лучше несутся». Я бездумно повторил фразу несколько раз, ничуть не задумываясь о ее смысле, ибо впервые за несколько месяцев почувствовал себя хорошо.

Хартмут уехал несколько часов назад, чтобы успеть на поезд до завода, и в доме осталась лишь хозяйка. Меня ждал простой, по ее мнению, завтрак: свежие булочки, яйцо и парное молоко – подобной еды у меня давным-давно не было. За завтраком я разговаривал с ней и вскоре узнал все о детях и внуках, об их занятиях и неприятностях.

– Что ж, пора мне прогуляться на пляж и немного оглядеться, – объявил я хозяйке, допивая суррогатный кофе. – В какую сторону пляж?

Она показала мне дорогу, но предупредила:

– Не опаздывайте на обед. Ровно в час.

Выйдя из дома, я с восторгом вдохнул чистый, свежий воздух с запахами моря, сосен и поспевающей пшеницы. Я пошел по тропинке между соснами и буками. И вдруг лес закончился, и я оказался у почти вертикальной скалы. Примерно в 45 метрах ниже проходила широкая песчаная полоса, ослепительно-белая в лучах полуденного солнца, окаймленная мягким прибоем, шорох которого смешивался с шелестом деревьев у меня за спиной.

Оттуда, где я стоял, море оказалось почти спокойным. Ветер, тени от облаков и разница в глубинах воды придавали поверхности моря светло-синие и зеленые оттенки. На горизонте море сливалось с небом. В море было несколько рыбацких лодок, от ветра шум их бензиновых моторчиков становился то громче, то тише. При виде моря я всегда испытывал восторг. Сегодня оно произвело на меня особенно сильное впечатление – какой невероятный контраст со скукой и бессмысленностью, одолевавшей меня прошедшие месяцы.

Я достал дорожную карту Северной Германии, которую мне вручил Хартмут. Внизу карты был отмечен Берлин и идущие от него во всех направлениях дороги. Река Одер в 80 километрах к востоку от столицы извивалась голубой лентой в северном направлении – к Балтийскому морю. Я разгладил развевающуюся на ветру карту и увидел место, где Одер образует огромную дельту на Балтике, и промышленный город Штеттин на южной оконечности.

Я внимательно посмотрел на карту. Дельта не выходила непосредственно в море, а была почти полностью окружена двумя крупными островами: Воллин на востоке и Узедом на западе. В море можно было выйти только через три узких протока.

Я впервые приехал на Узедом, но, если верить карте, побывал неподалеку от острова несколько лет назад, когда посещал остров Рюген. Подняв глаза, я решил разглядеть Рюген, но увидел лишь почти идеальную прямую линию пляжа, исчезающую в дымке. На острове Узедом находились знакомые мне места: Свинемюнде, Герингсдорф, Цинновиц, а также более мелкие поселения вроде Козерова.

Но где же Пенемюнде? Мне потребовалось некоторое время, чтобы его найти. Он находился неподалеку от северо-западной оконечности острова Узедом, на побережье с видом на материк, на одном из трех рукавов Одера. Пенемюнде означает «устье реки Пене». На самом деле такая извилистая река, чуть шире ручья, проходила по материку и впадала в западный рукав Одера.

Вдруг слева от себя я заметил лестницу, ведущую к пляжу. Преодолев двести ступенек, я оказался на чистом, однородном песке. Положив одежду на плетеный пляжный стул и облачившись в заимствованные у Хартмута плавки, я решил хорошенько поплавать.