Раиса, Памяти Раисы Максимовной Горбачевой - [13]

- Это он писал Вам домой? Вы были на каникулах?

- Нет, я была в университете. Он уехал на практику, а я что-то еще доздавала, какие-то экзамены. Последние годы учебы я много болела. Перенесенная на ногах ангина осложнилась ревматизмом. Врачи настоятельно советовали сменить климат. После окончания университета я была рекомендована в аспирантуру. Выдержала конкурс и поступила. Михаилу Сергеевичу предложили на выбор: работу в Москве или аспирантуру. Но мы решили оставить все и ехать работать к нему на родину, на Ставрополье...

Задумавшись, Раиса Максимовна замолчала...

- Конечно, есть какая-то тайна. Тайна чувств и законов, соединяющих двух людей. Именно тех людей, которые становятся друг другу необходимы. И это неподвластно ни людскому суду, ни суду науки. И хорошо, что есть что-то на свете тайное...

Мысленно возвращаясь в те годы, я вновь думаю: каким тогда, в юности, вошел в мою жизнь Михаил Сергеевич? Каким? Умным, надежным другом? Да. Человеком, имеющим собственное мнение и способным мужественно его защищать? Да. В свое время тогда же, в юности, я столкнулась - и это было одним из моих очень болезненных разочарований - с тем, что иные люди не умеют отстаивать собственное мнение, да и не имеют его. А он - человек, имеющий собственное мнение и способный его сохранять, отстаивать с достоинством. Но и это не все.

Сегодня, Георгий Владимирович, думаю вот о чем. В нынешнем яростном борении добра и зла, верности и предательства, надежды и разочарований, бескорыстия и продажности я думаю о его врожденном человеколюбии. Уважении к людям. Именно о врожденном. Это ведь не воспитывается - таково мое убеждение. Не приобретается с дипломом - ни с каким. Уважении к людям, к их человеческому достоинству... Думаю о его неспособности (боже, сколько я над этим думаю!) самоутверждаться, уничтожая других, их достоинство и права. Нет, не способен он утверждать себя уничтожением другого. Того, кто рядом.

Вижу его лицо и глаза. Тридцать семь лет мы вместе. Все в жизни меняется. Но в моем сердце живет постоянная надежда: пусть он, мой муж, останется таким, каким вошел тогда в мою юность. Мужественным и твердым, сильным и добрым. Чтобы мог, наконец, снова петь свои любимые песни, а он, повторяю, любит петь. Чтобы мог читать свои любимые стихи и смеяться - открыто, искренне, как это было всегда...

Беседа закончена. Я потихоньку раскладываю по конвертам магнитофонные кассеты и проставляю на конвертах номера: 1-й, 2-й, 3-й... Моя собеседница еще какое-то время молча сидит, отложив в сторону многочисленные, вкривь и вкось исписанные, испещренные листки и листы. Смотрит задумчиво перед собой, поднимает руку к виску. Лицо заметно побледневшее. Ее последние слова были поразительно похожи на молитву...

"Тайна, неподвластная суду молвы..." Как и у всяких двоих. Просто у этих двоих аудитория - волею судеб - больше. А значит, и молва круче.

Когда американские журналисты однажды спросили у Горбачева, какие серьезные вопросы он обсуждает с женой, тот подумал и ответил:

- Все.

Не каждый бы на его месте позволил себе такую мужскую прямоту, хотя скажите откровенно: а есть ли серьезные вопросы, которые мы не обсуждаем со своими женами? Нет, конечно. Просто одни признаются в этом, другие предпочитают не признаваться, считая, что тем самым прибавляют себе в чужих глазах мужественности и самостоятельности.

Горбачев подчеркнуто рыцарственно относится к жене. Я далек от глупости считать, что это продиктовано идеями перестройки. Я не ищу здесь связи. Я просто вижу здесь символ. Знак. Хотя в России отношение к женщине, особенно к собственной жене, тоже может быть фактом перестройки и даже требовать от человека известной смелости. По крайней мере, в той России, которую сам я лучше знаю, потому что родился и вырос в ней, - нравы Запорожской Сечи в моей России пока ох как живы.

Она позволяет себе индивидуальность, что выражается прежде всего в чувстве собственного достоинства. Он же к этому чувству относится с неизменным, без нажима, уважением. Такое уважение, похоже, входит в некий кодекс чести, которому он следует с завидным самообладанием даже в тех ситуациях, когда другой давно бы сорвался в истерику. Будь я посмелее, я бы сказал, что в отношениях двух этих людей, вышедших, что называется, "из народа", есть некий аристократизм, который мне, впрочем, неоднократно доводилось наблюдать и в хороших, основательных крестьянских семьях. Назовем это интеллигентностью применительно к нашему конституционному строю.

"Спасибо! - прочитал в одном из писем, адресованных Р.М.Горбачевой. Благодаря Вам - и Вам в том числе - меняется образ советской женщины в стране и в мире. К ней возвращается достоинство..."

Горбачев платит своему народу чужие многолетние долги, в чем, возможно, и состоит его главная драма. В том числе платит и по векселю "человеческое достоинство".

Экзамен жизнью

- Ставрополь... Сюда... после окончания университета молодыми специалистами, полными планов и надежд, и приехали Михаил Сергеевич и я. Здесь - начало нашего трудового пути, вхождения, если хотите, в новые слои жизненной атмосферы. <...>