Радуга тяготения - [70]

В последнее же время, словно все настроились на одну эфирную Х-ю Программу, в «Белом явлении» возникают новые разновидности уродства — в любое время дня и ночи, безмолвные, лупают глазами, рассчитывают, что сейчас ими займутся, с собой носят машинки из черного металла и стеклянных коврижек, впадают в раздраженные трансы, гиперкинетически ждут лишь нужного вопроса-триггера, чтобы затараторить по 200 слов в минуту насчет своих особых ужасных способностей. Осадили. Как нам понимать Гэвина Трелиста, чьему дару еще и названья-то нет? (Ролло Грошнот желает звать это автохроматизмом.) Гэвин тут самый юный, всего 17, он как-то умеет произвольно усваивать одну из своих аминокислот — тирозин. От этого вырабатывается меланин — буро-черный кожный пигмент. Кроме того, Гэвин способен подавлять это усвоение варьированием — судя по всему — уровня фенилаланина в крови. Так ему удается перекрашиваться из самого мертвенно-альбиносного плавным спектром в очень глубокий багрово-черный. Если он сосредоточится, любой оттенок не сходит неделями. Впрочем, обычно он отвлекается или забывает и постепенно сползает к своему состоянию покоя — веснушчатой бледности рыжего. Но можете себе представить, как он пригодился Герхардту фон Гёллю при съемках материала о «Шварцкоммандо»: благодаря Гэвину сэкономили буквально часы гримирования и освещения — он играл роль переменного отражателя. Лучшая теория пока принадлежит Ролло, но в ней слишком много белых пятен: нам доподлинно известно только, что кожные клетки, вырабатывающие меланин, — меланоциты, — некогда в каждом из нас на ранней стадии эмбрионального роста относились к центральной нервной системе. Но зародыш растет, ткань дифференцируется все больше, и некоторые такие клетки отходят от будущей ЦНС, мигрируют к коже и становятся меланоцитами. Сохраняют первоначальные свои древесные очертания — аксон и дендриты типичной нервной клетки. Но теперь дендриты передают не электрические импульсы, а кожный пигмент. Ролло Грошнот верит в существование некоего звена, пока еще не открытого, — некоей сохранившейся клеточной памяти, которая будет по-прежнему, ретроколониально, откликаться на послания из мозговой метрополии. Послания, которых юный Трелист может и не осознавать. «Это часть, — пишет Ролло домой в Ланкашир доктору Грошноту-старшему: такова изощренная месть Ролло за детские байки о Зеленозубой Дженни, что поджидает его на болотах, дабы утопить, — часть древней и потаенной драмы, для коей тело человеческое служит лишь весьма иносказательной, часто загадочной театральной программкой, словно тело, поддающееся нашим замерам, — лишь клочок такой программки, что валяется на улице у великолепного каменного театра, куда нам нет хода. Нам отказано в языковых хитросплетениях! в великой Сцене, которая еще темнее привычного мрака мистера Тайрона Гатри… Позолота и зеркала, красный бархат, ложи ярус за ярусом — все тоже в тени, а где-то в глубоком просцениуме, глубже изведанных нами геометрий, голоса излагают тайны, коих нам никогда не расскажут…»

— Видите ли, нам тут приходится архивировать все, что поступает от ЦНС. Через некоторое время осточертевает. По большей части — совершеннейшая белиберда. Но толком не знаешь, когда им что понадобится. Посреди ночи или в самый разгар ультрафиолетовой бомбардировки, знаете, им же там без разницы.

— А вообще вам часто удается выбраться… ну, на Внешний Уровень? (Долгая пауза, оперативница постарше воззрилась вполне открыто, несколько раз меняясь в лице — веселье, жалость, участие, — пока юноша снова не открывает рот.) П-простите, я не хотел…

— (Отрывисто.) Я должна сообщить вам рано или поздно — в рамках брифинга.

— Что сообщить?

— Ровно так же, как некогда сообщили мне. Мы передаем это — от одного поколения к другому. (Никакой частью всего предприятия ей не утешиться — все они недостаточно достоверны. Мы ощущаем, что у нее это еще не вошло в привычку. Из соображений порядочности она пытается говорить спокойно, если и не мягко.) Мы все выходим на Внешний Уровень, молодой человек. Кто-то сразу же, кто-то со временем. Но рано или поздно все вынуждены выходить в Эпидерму. Без исключений.

— Вынуждены…

— Простите.

— Но ведь… Я думал, это просто… ну, уровень. Который посещаешь. Это не?..

— Диковинный пейзаж — о да, я тоже… необычные образования, одним глазком глянуть на Внешнее Сияние. Но это всё мы, понимаете. Миллионы нас, преобразованные в рубеж, ороговевшие, переставшие чувствовать, а дальше — безмолвие.

— О господи. (Пауза, он пытается все это осознать — затем в панике отвергает.) Нет — как вы можете так говорить — не чувствуешь память? тягу… мы в изгнании, у нас есть родина! (Навстречу ему тишина.) Там, глубже! Не сверху на рубеже. Раньше, в ЦНС!

— (Тихо.) Таково господствующее представление. Падшие искры. Осколки сосудов, разбившихся при Творении. И настанет день пред самым концом, когда все как-то вернутся на родину. В последнее мгновенье прибудет посланец Царства. Но я вам говорю: нет такого послания, нет такой родины — лишь миллионы последних мгновений… и только. Наша история — совокупность последний мгновений.