Радуга тяготения - [271]
В обмен на сие доброе деянье Лайла Елейна, которому в высшей мере наплевать, делают Масоном. Там он обретает доброе дружество, всевозможные удобства, призванные напомнить ему о его вирильности, и даже сколько-то полезных деловых знакомств. А в остальном здесь все так же скрытно, как в Деловом консультативном совете. He-Масоны в основном пребывают в потемках касаемо того, Что Происходит, хотя время от времени что-нибудь выскакивает, заголяется и, хихикая, запрыгивает обратно, а вам — с гулькин нос подробностей, зато море Ужасных Подозрений. Например, Масонами были некоторые Отцы-Основатели Америки. Бытует теория, что США были и есть гигантский масонский заговор, абсолютно контролируемый группой, известной под именем «Иллюминаты». Трудно подолгу смотреть в странный одинокий глаз, венчающий пирамиду на любом долларовом билете, и не поверить во все эти россказни хоть чуть-чуть. Слишком многие анархиста в Европе XIX века — Бакунин, Прудон, Сальверио Фриша — были Масонами, не может быть, что это совпадение. Любители всемирных заговоров, и не все при этом католики, на Масонов могут полагаться: когда откажет все прочее, Масоны гарантируют славные мандражи и лакуны. В одной из лучших классических Жутких Масонских Историй доктор Ливингстон (Ливии стон? о да) забредает в туземную деревеньку даже не в сердце, а в подсознании чернейшей африканской Тьмы — этого места и племени он раньше никогда не видел: костры в безмолвии, бездонные взгляды, Ливингстон подваливает такой к вождю и засвечивает ему масонскую пятерню, а вождь ее узнаёт, отвечает на приветствие, расплывается в улыбке и распоряжается оказать белому пришлецу все мыслимые братские почести. Но вспомните, что д-р Ливингстон, как и Вернер фон Браун, родился около Весеннего Равноденствия, а посему вынужден был противостоять миру с этой наисингулярнейшей из всех сингулярных точек Зодиака… Ну и не упускайте из виду, откуда изначально есть пошли эти Масонские Таинства. (Загляните в Ишмаэля Рида. Он про это знает больше, чем вам расскажут тут.)
Кроме того, не нужно забывать знаменитого Миссурийского Масона Гарри Трумена: вот сейчас, в августе 1945-го, в силу смерти сидит в президентском кабинете, контрольный палец уперт прямо в атомный клитор мисс Энолы Гей, готовится защекотать 100000 желтеньких, что прольются мельчайшими осадками пара от шкварок, рябью осядут на сплавленный бут их города на Внутреннем море…
Когда подтянулся Елейн, Масоны уже давно выродились в рядовой клуб предпринимателей. Жалость-то какая. Всевозможное предпринимательство за много веков атрофировало определенные нервные окончания и участки человеческого мозга, а посему для большинства участников нынешние ритуалы — не более, а то и несколько менее, чем пустой балаган. Впрочем, не для всех. Временами находился какой-нибудь атавизм. И одним из них оказался Лайл Елейн.
Магия в этих масонских ритуалах очень и очень древня. И в те давние дни она действовала. Со временем превращалась в увеселение, в средство консолидации лишь мирских аспектов власти, и жизнь вытекала из нее. Но слова, телодвижения и вся машинерия более-менее точно передавались сквозь тысячелетия посредством мрачной рационализации Мира, поэтому магия никуда не делась, хоть и дремлет — дабы упрочиться снова, ей нужно лишь коснуться подходящей чувствительной головы.
Поздно вечером Елейн возвращался домой в Бикон-Хилл с собраний и не мог уснуть. Ложился в кабинете на кушетку, толком ни о чем не думая, — и рывком приходил в себя, сердце барабанило как ненормальное, и он знал, что побывал где-то, но не помнил, как прошло время. В гулком фойе били старые часы — американский ампир. Зеркало-жирандоль, наследство многих поколений Елейнов, вбирало в свою ртутную лужицу образы, с коими встретиться лицом к лицу Лайл не обнаруживал сил. В соседней комнате во сне стонала его жена, варикозная и набожная. Что с ним такое происходит?
В вечер следующего собрания, вернувшись домой на привычную кушетку, с «Уолл-Стрит Джорналом», в котором ничего нового, Лайл Елейн поднялся над собственным телом где-то на фут лицом кверху, осознал, где он, и — гаахх! шмяк обратно. Лежал в ужасе, какого с рождения не переживал, даже в лесу Белло — не столько из-за того, что тело свое покинул, сколько потому, что знал: это лишь первый шаг. Следующий — перевернуться в воздухе и посмотреть вниз. Древняя магия его отыскала. Он пустился в странствие. Он знал, что не продолжать его не сможет.
Прошел месяц или два, прежде чем он сумел повернуться. Когда это случилось, он ощутил поворот не столько в пространстве, сколько в собственной истории. Необратимый. Тот Елейн, что вернулся, дабы влиться в неподвижный белый сосуд, который он наблюдал пузом вверх на диване, далеко-далеко, за много тысячелетий, изменился навеки.
Вскорости он уже почти совсем не вставал с этой кушетки, а на Стейт-стрит практически не появлялся. Жена его никогда ни о чем не спрашивала — смутно перемещалась по комнатам, заговаривала только о делах домашних, а Елейн, если ему случалось оказаться в теле, ей отвечал, но чаще нет. Под дверью возникала странная публика — предварительно не телефонируя. Сомнительные личности, иностранцы с тонированной масляной кожей, с жировиками, ячменями, кистами, хрипами, гнилыми зубами, хромотой, пристальными взглядами или — что еще хуже — со Странными Рассеянными Улыбками. Жена впускала их в дом, всех, и двери кабинета тихонько затворялись за ними у нее перед носом. Изнутри до нее доносилось лишь журчанье голосов — видимо, на каком-то иностранном языке. Эти люди обучали ее мужа методам странствования.
