Радостная мудрость, принятие перемен и обретение свободы - [54]

Работая таким образом с болью, я постепенно начала понимать, причём не просто умом, а интуитивным образом: “да, вот так оно и есть”, что моя боль — это не я сама. Кем бы или чем бы я ни была — это наблюдатель моих мыслей, чувств и физических ощущений, которые часто сопровождают его. Конечно, временами я испытывала горечь одиночества, ощущала тяжесть в области сердца или в животе, спрашивала себя, не сделала ли ужасную ошибку, и желала бы повернуть время вспять. Но, наблюдая за тем, что происходило в моём уме и теле, я поняла, что есть нечто (или некто) большее, чем эти переживания. Что это нечто — “наблюдатель”, присутствие ума, которое не нарушают мои мысли, чувства и ощущения, но оно просто наблюдает их, не оценивая как хорошие или плохие.

Тогда я начала искать “наблюдателя” и не могла его найти! Дело не в том, будто ничего не было, — оставалось это чувство осознанности, — но я не могла подобрать ему имени. Даже “осознанность” не слишком подходила. Это слово не передавало всего смысла. В течение пары секунд, быть может, больше, оно одновременно казалось и «наблюдателем», и наблюдением и наблюдаемым.

О, я знаю, что не могу выразить этого как следует, но присутствовало лишь чувство чего-то большого. Это так трудно объяснить…».

На самом деле, она объяснила очень хорошо, или так хорошо, как могла, поскольку переживание пустоты действительно невозможно чётко облечь в слова. В традиционном буддийском примере, поясняющем это переживание, оно сравнивается с состоянием немого, которому дали конфету: он ощущает сладость конфеты, но не может её описать. На современном языке мы могли бы, как уже упоминалось, описать переживание как «невинный взгляд», в котором мы сталкиваемся с такой обширной панорамой, что присутствует лишь осознанность видения: на мгновение нет никакой разницы между «видящим», «видимым» и актом видения.

Иногда мы случайно переживаем этот невинный взгляд, проснувшись утром. В течение секунды или двух имеется дезориентация, когда мы не можем прикрепить никакого понятия к тому, кто видит, что он видит, и к акту видения. В эти моменты есть просто осознанность, свободная от понятий открытость, превосходящая «здесь», «сейчас», «это» или «то».

Потом стремительно всплывают привычки относительного взгляда «искушённого», и мы начинаем думать: «Вот он я. Вот рядом со мной на кровати мой муж (или жена, или подруга, или собака, или кошка). Вот стены спальни. Потолок, окна и занавески. Вот лампа на тумбочке у кровати. Вон там комод с зеркалом…»

В то же время у нас возникают мысли и чувства относительно самих себя, о комнате, о предстоящем дне или прожитых днях, о людях, с которыми мы, наверное, встретимся или хотим встретиться, о людях, которых мы потеряли и т. д. Совершенно бессознательно мы участвуем в процессе проведения различий. Иногда постепенно, иногда быстро мы начинаем хвататься за них как за определяющие и дающие нам чувство прочности вехи, помогающие нам ориентироваться в своём внутреннем и внешнем мире.

Стойкая привычка считать эти различия абсолютными, а не относительными, вероятно, является самым основным содержанием санскритского термина сансара, который на тибетский язык переводится как кхорва. Оба термина можно понимать как кружение на колесе, которое постоянно вращается в одном и том же направлении. У нас есть ощущение движения и ощущение перемен, но на самом деле мы просто в разных формах вновь и вновь прокручиваем те же самые старые умственные и эмоциональные шаблоны.

Освобождение от такого умственного и эмоционального буксования обычно называют санскритским словом нирвана или тибетским ньянгдэ. Оба термина обозначают постижение, благодаря прямому переживанию, собственной, по своей сути свободной, природы — совершенного покоя ума, свободного от рассудочных понятий, привязанности, неприязни и т. п. Типичное заблуждение относительно учения Будды заключается в том, что люди думают будто для достижения нирваны нам нужно отказаться от сансары — освободиться от неё, избавиться, уйти. Сансара — враг! Сансара — босс!

Сансара не враг и не хозяин. К тому же она и не какое-то «место», как часто ошибочно толкуют этот термин. Более точно было бы понимать сансару как точку зрения, которую мы навязали себе в попытке определить самих себя, других и окружающий мир, пребывая в условиях непостоянства и взаимозависимости.

Как бы ни была неудобна сансара, она, по крайней мере, знакома. Випашьяна, или практика прозрения, поначалу может показаться трудной или даже неудобной, потому что она подрывает нашу привязанность к тому, что нам знакомо. Если использовать очень простой пример, представьте своё переживание в виде листка бумаги, который долго оставался свёрнутым. Вы можете попытаться распрямить его, но он обязательно будет скатываться обратно. Чтобы увидеть весь лист бумаги, вам нужно закрепить его с обоих концов. Тогда вы сможете увидеть всё, что на нём написано, а не только несколько слов. Есть много того, что мы можем увидеть, кроме тех нескольких слов, которые мы привыкли читать.

Теперь представьте, что бумага продолжает разворачиваться и этому нет конца! Слова — это не бумага и не акт чтения слов на бумаге. Всё это появляется одновременно: слова, бумага и чтение слов на бумаге.